Мэри закончила есть. Она встала и молча принялась убирать со стола.

— Как поживает хозяин трактира «Ямайка»? — спросил Джем, раскачиваясь на задних ножках стула и наблюдая, как гостья кладет в воду тарелки.

— Пьет, как и его отец, — коротко ответила Мэри.

— Это погубит Джосса, — серьезно сказал его брат. — Он напивается до бесчувствия и целыми днями лежит как бревно. В один прекрасный день он убьет себя этим. Чертов дурень! Как долго продолжался запой на этот раз?

— Пять дней.

— Ну, это еще ничего. Он проваляется неделю, если ему позволить. Потом очухается и будет стоять на ногах нетвердо, как новорожденный теленок, а уж во рту будет противно, словно в болоте. Когда Джосс избавится от лишней жидкости, а остальная выпивка впитается в него — вот тут за ним нужен глаз да глаз; тогда он опасен. Будьте осторожны.

— Дядя меня не тронет; я об этом как следует позабочусь, — сказала Мэри. — У него и без того есть о чем побеспокоиться. Дядюшке будет чем заняться.

— Не будьте так таинственны, кивая самой себе и поджимая губки. В «Ямайке» что-нибудь случилось?

— Зависит от того, как на это посмотреть, — ответила Мэри, вытирая тарелку и поглядывая на него. — На той неделе у нас побывал мистер Бассат из Норт-Хилла.

Джем с грохотом опустил стул на все четыре ножки.

— Вот черт, — сказал он. — И что же сквайру у вас понадобилось?

— Дяди Джосса не было дома, — объяснила Мэри, — и мистер Бассат настоял на том, чтобы его впустили в трактир и провели по комнатам. Он вышиб дверь в конце коридора — вместе со своим слугой, но комната оказалась пуста. Похоже, он был разочарован и очень удивлен, и уехал взбешенный. Заодно Бассат спросил и о вас, но я сказала ему, что в глаза вас не видела.

Джем насвистывал с отсутствующим выражением лица, пока Мэри рассказывала все это, но когда она высказалась до конца и упомянула его имя, его глаза сузились, и он рассмеялся.

— Почему же вы ему солгали? — поинтересовался он.

— Тогда мне показалось, что так будет спокойнее, — ответила Мэри. — Если бы я хорошенько подумала, то, конечно, сказала бы ему правду. Вам ведь нечего скрывать, верно?

— Почти нечего, правда, тот черный пони, которого вы видели у ручья, принадлежит ему, — беззаботно сказал Джем. — На прошлой неделе он был серый в яблоках и стоил сквайру целого состояния; судья сам его вырастил. Если повезет, я получу за него несколько фунтов в Лонстоне. Пойдемте взглянем на него.

Они вышли на солнце; Мэри вытерла руки о передник и некоторое время стояла в дверях дома, пока Джем ходил к лошадям. Домик был построен на склоне холма над Ивовым ручьем, который вился по долине и терялся в дальних холмах. За домом раскинулась широкая и ровная долина, с обеих сторон поднимающаяся к огромным вершинам, и этот луг — как пастбище для скота — не ограниченный нигде, насколько хватало глаз, не считая скал Килмара, должно быть, и был полосой земли, известной как пустошь Двенадцати Апостолов.

Мэри представила себе, как Джосс Мерлин еще ребенком выбегает из дверей дома, и спутанные волосы челкой спадают ему на глаза, а за ним стоит изможденная, одинокая фигура его матери со сложенными на груди руками и вопросительно смотрит на сына. Целый мир скорби и молчания, а также гнева и горечи, немало, должно быть, произошло под крышей этого маленького домика.

Послышались крик и цокот копыт, и Джем подъехал к ней из-за угла дома верхом на черном пони.

— Вот этого малого я и хотел вам предложить, — сказал он, — но вы оказались скуповаты.