|
Ветер пытался сорвать крышу, а потоки ливня, ярость которых больше не сдерживали холмы, с новой злобой барабанили в окна. По обе стороны дороги раскинулась бескрайняя земля. Ни деревьев, ни тропинок, ни отдельных домиков, ни деревушки; только миля за милей холодная пустошь, темная и нехоженая, тянущаяся вплоть до невидимого горизонта. Невозможно здесь жить, подумала Мэри, оставаясь при этом как все люди. Даже дети должны здесь рождаться скрюченные, как почерневшие кусты ракитника, согнутые ветром, который дует здесь всегда, с востока и с запада, с севера и с юга. Их души тоже должны быть скрюченными, а мысли — злобными, потому что этим людям приходится жить среди болот и гранита, жесткого вереска и осыпающегося камня.
Здешние жители — наверняка потомки странного племени, которое спало на этой земле как на подушке, под этим черным небом. В них должно остаться что-то от дьявола. Дорога всё вилась и вилась по темной и молчаливой земле, и ни один огонек ни на мгновение не вспыхнул лучом надежды для одинокой путешественницы в карете. Возможно, на протяжении всей долгой двадцати одной мили, составляющей расстояние между Бодмином и Лонстоном, не имелось никакого жилья; возможно, здесь не было даже пастушьего шалаша на пустынной большой дороге; ничего, кроме одной-единственной мрачной вехи — трактира «Ямайка». Мэри перестала ориентироваться во времени и пространстве: возможно, они проехали уже сотню миль, а время, наверное, приближалось к полночи. Теперь она цеплялась за безопасность кареты; по крайней мере, карета была ей хоть как-то знакома. Мэри села в нее еще утром, а это было так давно. Каким бы чудовищным кошмаром ни казалась эта бесконечная поездка, все-таки Мэри защищали четыре стены и жалкая протекающая крыша, и рядом — достаточно было окликнуть — сидел кучер. Всё это успокаивало девушку. Наконец ей показалось, что возница погнал лошадей еще быстрее; Мэри слышала, как он орет на них, ветер донес до окна его крик. Путешественница подняла раму и выглянула наружу. Ее встретил порыв ветра и дождя; он ослепил ее на миг, а потом, отряхнув волосы и откинув их с глаз, Мэри увидела, что карета бешеным галопом мчится по гребню холма, а по обе стороны дороги лежит невозделанная пустошь, чернея сквозь дождь и туман. Перед ней на вершине холма, слева, в стороне от дороги, возвышалось какое-то строение. На фоне темного неба мрачно чернели высокие трубы. Рядом не было никакого другого дома или хижины. «Ямайка» стояла в гордом одиночестве, открытая всем ветрам. Мэри закуталась в плащ и застегнула пряжку на поясе. Кучер натянул поводья, и лошади остановились; они взмокли от пота, несмотря на дождь, и над их спинами облаком поднимался пар. Кучер слез с облучка, прихватив с собой сундук пассажирки. Он торопился и постоянно оглядывался через плечо на дом. — Приехали, — сказал он. — Идите через двор. Постучите в дверь, и вас впустят. Мне надо торопиться, а то я сегодня не попаду в Лонстон. Через секунду кучер уже был на козлах, с поводьями в руках. Он гикнул на лошадей, лихорадочно их нахлестывая. Трясясь и раскачиваясь, карета в мгновение ока спустилась по дороге и исчезла, поглощенная тьмой, будто ее никогда и не было. Мэри стояла одна со своим сундуком. Она услышала, как в темном доме позади нее отодвигают засовы, и дверь распахнулась. Огромная фигура вышла во двор, размахивая фонарем. — Кто там? — донесся громкий голос. — Что вам здесь нужно? Мэри шагнула вперед и взглянула в лицо мужчины. Свет слепил ей глаза, и девушка ничего не могла разглядеть. Человек размахивал перед ней фонарем и вдруг рассмеялся, схватил ее за руку и грубо втащил на крыльцо. — Ах, так это ты? — сказал он. — Значит, все-таки приехала! Я твой дядя, Джосс Мерлин. Добро пожаловать в трактир «Ямайка»! Он снова засмеялся и, смеясь, затащил девушку под защиту дома, захлопнул дверь и поставил фонарь на стол в коридоре. |
