|
Пробраться к спискам, продраться через нервозную толкучку, чтобы — не исключено — увидеть фамилию Бояринцева и слегка всплакнуть из-за несбывшейся мечты, было физически невозможно. Она остановилась на площадке и вдруг почувствовала взгляд… даже не столь конкретное — «взгляд», а чье-то присутствие, особенное, необычное. Обернулась. В углу стоял юноша и в упор глядел на нее (впоследствии Митя клялся, что в полутьме и толпе ничего, никого не различал, а потом и сам стал сомневаться: может, каким-то внутренним зрением, духовными очами, сердце различило это чудное лицо?). Рассуждая отвлеченно, ничего особенного, необычного в молодом человеке не было: довольно высок и, скорее, худой, скорее, некрасив, русые волосы и светло-серые, очень светлые глаза. Тут он улыбнулся — не ей, кому-то постороннему, кто приблизился к нему, — и она уже предчувствовала, что никого ближе ей не будет. «Ну, Митька, — заорал „посторонний“, — я двоечник! А ты?» — «Пока нет», — ответил удивительный голос, как будто знакомый.
Митя. Какое прекрасное имя, и как он прекрасен. «Ты похож на рыцаря», — сказала она в ту новогоднюю ночь, он «преклонил колена» и поцеловал ей руку. Вдруг сбывшиеся девические, так сказать, грезы над волшебными сказками, и все же… он вышел на бой со злом за красоту, выражаясь идеально, его оружие — слово, — так она думала, хотела думать, конечно, потом, гораздо позже. А в ту ночь… «Ведь лучше уже не будет?» — «Будет». (Нет, не будет — в том прошедшем страстном смысле; лучше сейчас — отрешенно и радостно.) Кто-то стукнул в окошко и крикнул: «Митюша! Это мы, твои друзья!». Его свита — продолжая в «волшебном» стиле — тройка оруженосцев; среди них паучок, определилось сразу. «Моя жена», — сказал Митя, и паучок улыбнулся мельком, мечтательно и тревожно; мгновение не забылось. Почти пятнадцать лет прошло. Он быстро шел по аллейке меж золотых, багряных, огненных — высоких костров-кленов. Очень худой, в бумазейных больничных штанах и халате. И ее словно жаром обожгло, исступлением, когда он прошел мимо, отстраненно, не заметив. Душа, проходящая по мытарствам уже здесь, на земле, — не отстрадал и не успокоился. Но это будет! Будет на все воля Твоя. Она приехала опять, как оказалось, вместе с Сашкой и Никитой (верные оруженосцы, они его любят, но слишком зависят, чтобы помочь). Они курили сигары на берегу застывшего озера, она пряталась в редеющей чаще. Иногда он поворачивался, вглядывался в древесный сумрак (неужто видит?.. нет, не видит). Ребята ушли, она улыбнулась и вздохнула одновременно, готовясь выйти на свет, уже слабый, неверный, как вдруг он встал и пошел куда-то, огибая зеркальное озеро, кажется, к храму, купол колокольни светился в темных водах, потом погас. А следом, на некотором расстоянии, двинулся кто-то… словно оживший во сне персонаж. Господи помилуй, уж не галлюцинация у меня?.. Поль глядела зачарованно, но тут чары и развеялись: Митя появился на паперти, обнимая женщину — не Психею из сна, а вполне земную, в светлеющем в темноте плаще. Они сели на лавку и принялись целоваться. Поль побежала, не разбирая дороги, ломая ночные растения, — последний страстный рецидив; но ничто уже не могло поколебать бессонного света в душе. На другой день, в канун седьмой годовщины смерти бабушки, она уехала в Орел. «Надеюсь, у тебя все-таки хватит ума, — повторяла Дуняша в бессильном сочувствии, — избавиться от наследничка!» (Выражение самого папы — подпольного доктора.) «Поля, пока не поздно!» — уговаривала и сестра боязливо. (Нет, Зиночка не пошла бы на это из-за инстинктивного отвращения к убийству. |
