Но не здесь.

Не на кухонном полу.

Не в присутствии человека, враз ставшего для него… Врагом? Нет, просто никем…

Он и прошел мимо него, словно сквозь ничто, унося подальше от покрасневших безумных глаз то, что осталось от его сокровища.

Заперся в спальне. Уложил бездыханное тело на постель, разгладил бережно складки платья, убрал с лица волосы.

Разжег на ладони пламя.

— Пожалуйста…

Когда-то Огонь сказал, что не сможет приходить к нему после того, как он вберет в себя силу всех четырех стихий. Но это неправда. В недавних видениях, вырванных из чужой памяти, Тьен видел, как Огонь говорил с Холгером. Значит, ничего не мешает первозданным стихиям общаться с шеарами…

— Пожалуйста, отзовись…

Огонь молчал.

— Отзовись! Я знаю, что ты слышишь! Ты вездесущ, ты все слышишь и все видишь! Видишь, что тут…

Трепыхающийся в руке шеара огонек оставался безучастен к мольбам.

— Прошу… Чего тебе стоит? Ты меня вернул, а она… Она просто человек. Это же несложно — вернуть человека!

В ответ — равнодушное тепло на ладони.

Ему не отогреться этим теплом…

— Верни. Мне. Ее. Верни. Я сделаю, что угодно, только верни…

Что он мог предложить всесильной стихии?

Свою жизнь?

Зачем она Огню?

Он мог взять ее давным-давно, безо всяких условий.

И Софи была бы сейчас жива…

— Если ты не сделаешь этого, я уничтожу Итериан.!

У отчаяния нет предела, у горя — разума, и там, где не помогают уговоры, в ход идут угрозы.

— Утоплю во тьме. Итериан, а с ним и все древо миров. Без Софи мне терять нечего… Верни ее, а иначе я сделаю это!

Не сделает. Никогда.

Не обрушит бессильный гнев на невиновных. Не превратит свое горе в чужую погибель.

Итериан. Другие миры. И этот — мир, в котором навсегда останется частичка света его милой девочки, в котором живут дорогие ей люди… и ему, наверное, дорогие, только сейчас он забыл об этом… Нет, он не принесет смерть во все эти миры…

Выкрикивал злые обещания, но понимал, что скорее убьет себя, но не допустит падения в подобное безумие…

И Огонь понимал это.

Невесомое пламя в руке шеара дернулось, как от порыва ветра, и потухло, унося с собой последнюю надежду…

Ничего не осталось.

Лишь неподвижное тело на кровати.

Тьен лег рядом.

Перебирал прядь за прядью мягкие волосы. Целовал застывшее лицо. Сжимал в ладонях тоненькие пальчики, еще не окоченевшие, но уже совсем холодные…

И говорил.

Сам не знал зачем, если его не услышат и уже не ответят, но говорил. Рассказывал обо всем, о чем не успел рассказать, когда в этом еще был смысл.

Иногда словно видел сам себя со стороны и понимал, насколько глупо и бесполезно все это, но остановиться не мог…

Он утратил счет минутам, а, может быть, и часам.

Время остановилось. Или он сам остановил его, даже не заметив, как.

Из всех мыслей только одна была хоть в какой-то степени разумна — мысль о том, что и это безжизненное тело, эту куклу, похожую на его Софи, скоро тоже придется отдать, и тогда он полностью лишится всего…

Нет. Не всего…

— Прости, — прошептал он, щекой прижавшись к ее холодной ладони. — Я забыл, прости. Но я вспомнил.

Люк и Клер скоро вернутся, и нужно будет… Что-то нужно будет.

А пока…

Собравшись с силами, он приказал себе подняться с кровати и выйти из спальни.

Генриха нашел в его комнате.

Тот сидел на стуле перед завешенным простыней портретом.