Бокки почувствовал землетрясение в правом полушарии мозга, там, где содержится память.

   Микеле Морин…

   Пять лет назад он его оперировал.

   Это был шедевр. Одно из тех хирургических вмешательств, что достойны занять место в тележурналах или на страницах альманаха «Природа», но о которых не принято распространяться. Учитывая исключительную интимность вмешательства, был подписан контракт о полной секретности на весьма солидную сумму. Хирург увеличил до двадцати пяти сантиметров член Микеле Морина, который в состоянии эрекции едва дотягивал до девяти. Операция длилась семь часов.

   Микеле Морин теперь зависел от его милости.

   Антонелла Иоцци голышом сидела на кожаном диване в квартире на проспекте Анджелико. Она была худа, пепельные волосы коротко острижены, над острыми сосками болтались на цепочке круглые очки в золотой оправе. Маленькие голубые глаза разделял крючковатый нос. Она сидела неподвижно, как в зале ожидания на вокзале. Перед ней, широко расставив длинные ноги, в одном кимоно, стоял знаменитый режиссер Микеле Морин.

   Не то чтобы Морин был сражен красотой своей секретарши, просто Умберто, главный осветитель труппы, уверил его, что Антонелла – мастер минета и проделывает его с таким искренним энтузиазмом, что все остальное отходит на задний план.

   Как правило, прежде чем начать съемку, Микеле Морин заставлял всех женщин труппы заняться с ним оральным сексом. Он завел этот обычай вовсе не по причине своих грязных наклонностей, а по двум простым соображениям: во-первых, профессиональная дисциплина требовала, чтобы вся женская половина труппы ощущала себя сообщницами. Во-вторых, надо было ублажать свои двадцать пять сантиметров.

   – Не угодно ли полюбоваться на эту кефаль! – шиканул он яркой метафорой, вытаскивая из-под кимоно хирургический шедевр.

   Антонелла, которой недоставало многих диоптрий, водрузила на нос очки.

   – Ого, ну, громадина! – воскликнула она с сильным умбро-маркийским акцентом.

   Режиссер схватил ее за волосы, как Персей Медузу, и потянул на себя.

   В этот деликатный момент в тридцати метрах от них раздался звонок в дверь.

   – Кого там еще несет?

   Если это была Грация, костюмерша, то дело принимало интересный оборот. Можно было бы заняться кое-чем втроем.

   – Подожди… у меня сюрприз.

   Открыв дверь, он был разочарован.

   Там стоял мужчина.

   – Зря стараетесь, я ничего не куплю. И вообще, кто вас впустил? – На следующем заседании товарищества собственников он привратнику голову оторвет.

   – Микеле! Неужели ты меня не узнаешь?

   Режиссер быстро обшарил свою знаменитую фотографическую память, но это лицо ничего ему не говорило. Должно быть, это один из тех актеришек, что ходят и выпрашивают снять их в эпизоде.

   – Нет. Извините, я занят… – И попытался закрыть дверь.

   Но мужчина просунул в щель старый мокасин фирмы «Феррагамо»:

   – Микеле, как уверенно ты стал разговаривать. Значит, преодолел психологический барьер? – И он покосился на член, который свисал из-под кимоно, как язык соборного колокола.

   Микеле нервно одернул кимоно:

   – Да что вам нужно?! Уходите!

   – Это – мой шедевр! – сказал незнакомец, указывая на лобок режиссера.