– Чем меньше, тем лучше, сокровище мое…

   В 19.42 Сарторетти–Хименес был готов.

   Он уселся в автомобиль, Бокки и Мбума подтолкнули его по набережной, он включил вторую передачу и тронулся.

   Аттик Симоны Сомаини находился в престижном квартале Париоли, на улице Кавальере д'Арпино, слава богу, на спуске.

   Сарторетти позвонил в пятнадцатый номер. Ему ответил хрипловатый голос прислуги-филиппинки:

   – Слушаю.

   – Soy Расо.[9]

   – Госпожа сейчас спустится.

   Сердце комика запрыгало где-то в пищеводе. Он расхаживал взад-вперед, повторяя про себя: «Ты справишься. Ты справишься!»

   Сомаини в лифте тоже твердила себе: «Ты справишься. Ты справишься!» Она бросила на себя последний взгляд в зеркало. Наверное, даже с точки зрения парней с Кастрокаро, это выглядело слишком. Она была практически голой. Двери лифта распахнулись, и она, вдохнув, застучала каблучками по мраморному вестибюлю.

   Когда ей повстречался инженер Качча, который возвращался с вечерней прогулки со своей лайкой-маламутом, собака шарахнулась в сторону и чуть не сорвалась с поводка.

   Актриса открыла калитку[10] и вышла на улицу. Пако не было видно. Перед ней торчал какой-то тип, одетый негром. Карнавал, что ли? Да нет, вроде еще июнь. Однако лицом он явно походил на Хименеса. Только выглядел как после сыпняка. На ее памяти Пако был много привлекательнее и в лучшей форме. И потом, она точно помнила, что Хименес натуральный блондин, а у этого волосы выкрашены перекисью и на лбу залысины.

   Но не время было создавать себе проблемы.

   Футболист подошел к ней:

   – Ol?… chica…[11]

   – Привет, Пако. Я немного волнуюсь: все-таки знакомлюсь с Золотым Мячом. – Она подошла ближе и подставила щеку для поцелуя.

   Пако ограничился рукопожатием:

   – Tambien tambien… vamos![12] – Он указал на нечто о четырех колесах, припаркованное во втором ряду.

   Симоне не удалось скрыть разочарования.

   – No te gusta? Es un carro vintage. Es muy de moda a Londra… saves quanto costa?[13]

   Симона помотала головой.

   – Mas… Muy mas![14]

   Удивленная Сомаини полезла в автомобиль, и ее обдало запахом чеснока и жаркого.

   Не включая двигателя, Пако снял машину с передачи, и она заскользила вниз по уклону улицы. Потом шикарным жестом врубил вторую передачу, и автомобиль, кашлянув, завелся. Таинственным светом зажглась приборная доска, осветив леопардовые чехлы на сиденьях.

   – Esto es un carro, chichita![15]

   Паоло Бокки, оседлав «фантик-кабаллеро»[16] зятя Сарторетти, следовал за «мирафьори-131» как тень. Покашливая, автомобиль повернул к проспекту Бруно Буоцци.

   План, который обдумывался в камере два года, начал осуществляться.

   Его сокровище лежало совсем близко.

   Сарторетти был хорош. Он был просто великолепен!

   Флавио Сарторетти вел машину и мучился. Никогда еще он так остро не чувствовал себя изгоем.

   Из-за этого ублюдка футболиста, лишенного чувства юмора, его сослали на задворки блистающего мира сцены. В этой сумеречной зоне ему доставались праздники пельменей, вечеринки в провинциальных ночных клубах и конкурсы красоты в деревнях.