Полковник приподнялся, выглянул из-за спины возницы и увидел, как далеко впереди, там, где над рельсами, вдоль которых они сейчас ехали, торчит семафор, а за ним поднимался хорошо различимый в морозном воздухе столб паровозного дыма.

Мысль о том, что через какой-то час можно снова оказаться в удобном вагоне, сначала показалась полковнику нереальной, но потом Иртеньев вдруг решил, что ничего невозможного в этом нет, и он принялся нетерпеливо подгонять Фрола.

Кони пошли вскачь, вдоль тракта показались дома, по окна занесённые снегом, потом слева, за колеёй, возникло одноэтажное здание вокзала, до половины скрытое стоявшим на путях поездом, и, наконец, возле калитки в низком станционном заборе обходчик резко осадил упряжку.

— Сюда! — Фрол показал кнутовищем на калитку. — В аккурат успеете. Тольки идить не в кассу, а сразу до обер-кондуктора…

Иртеньев торопливо выбрался из кошевы и чтобы хоть как-то выразить благодарность своему спасителю, прямо через рукавицу пожал руку Фролу.

— Спасибо тебе…

— Да чего там… — Фрол сумел оценить жест и явно от души напутствовал Иртеньтева: — Вы уж теперь, ваше высокоблагородие, поосторожней, а то откуда только ентого варначья набралось…

— Да уж постараюсь… — кивнул Иртеньев и, оскальзываясь на снегу, заспешил к зданию станции.

Впрочем, полковник торопился зря. Поезд, стоявший на станции, похоже, ещё никуда не ехал. Больше того, его пассажиры, в основном расхристанная солдатня, выскакивали из вагонов, толпясь на перроне и устраивая свалку возле вокзальной двери, над которой красовалась покосившаяся вывеска «Буфетъ».

Иртеньев поспешно обошёл станционное здание и увидел, как на привокзальную площадь выходит со стороны железнодорожного посёлка какая-то делегация, явно пришедшая приветствовать недавно прибывший поезд.

Впереди развевалось знамя из красного кумача, за которым густо шли рабочие в замасленной одежде и картузах. Они громко и дружно пели «Вы жертвою пали в борьбе роковой», заглушая нестройный хор на площади, где кто-то пытался исполнять гимн.

Глядя на всё происходящее, Иртеньев догадался, что поезд стоит, скорее всего, из-за отсутствия начальства. Во всяком случае, военный комендант наверняка скрылся, да и начальника станции, с его неизменной красной фуражкой не было видно ни на перроне, ни на привокзальной площади.

Тем временем толпа как-то сорганизовалась, сбилась вокруг специально сделанного помоста, на который неожиданно выскочил козлобородый человек в полурасстёгнутом пальто. Сорвав с головы шапку, он энергично взмахнул ею, и его длинные волосы жирными прядями рассыпались по вытертому бархатному воротнику.

— Граждане России! Самодержавие пало!! Свобода!!! — пронзительным фальцетом, заставившим Иртеньева непроизвольно сморщиться, выкрикнул козлобородый и дальше, по мнению полковника, понёс сущую ахинею.

Под одобрительный рёв собравшихся оратор то исступлённо выкрикивал лозунги, то начинал бормотать что-то невнятное о всеобщем равенстве и братстве. Ко всему прочему он, время от времени снова срываясь на неприятный фальцет, призывал толпу немедленно расправиться со всеми буржуями, помещиками, генералами и чиновниками.

Из-за этих пронзительных выкриков у Иртеньева постепенно создалось впечатление, что говоривший и сам толком не знает, чего он хочет. К тому же всё, что с такой аффектацией провозглашал козлобородый, просто раздражало полковника, и на его лице сама по себе возникла брезгливая гримаса.

Видимо она была настолько красноречивой, что на полковника начали оглядываться, а торчавший рядом плюгавый мастеровой, до этого с открытым ртом внимавший оратору, вдруг вцепился в рукав Иртеньевской шубы и злобно зашипел:

— Ты чего кривишси, буржуйская морда, чего кривишси?.