Это нужно обдумать, решил он, обдумать и обсудить с Пенроузом и прочими коллегами. И не только с ними – тут пригодился бы сторонний человек, не астрофизик и вообще не ученый… Идея зреет и становится отчетливее в популярном изложении, когда стараешься представить ее просто и понятно для неспециалиста.

Кстати, где Том Хиггинс? Что-то он давно не появлялся в Кембридже… Надо будет его пригласить…

Но она нуждалась в проверке, и сделать это могли немногие – возможно, восемь-десять человек на всей планете. Математиков такого ранга было немного, он знал их всех и предвидел, что с его теорией будут разбираться год или два. Это его не смущало – он не сомневался в полученных результатах. Сейчас, набирая адреса для отправки меморандума, он размышлял о том, чем займется в ближайшее время. Не математикой, нет – здесь было сказано все, ни прибавить, ни убавить. Возможно, музыка?.. Музыка, прогулки, чтение, небольшое путешествие в Карелию, в осенний лес, к быстрым прозрачным водам Вуоксы… все, чего он сам себя лишил, сосредочившись на годы в неимоверном, опустошающем душу усилии. Безусловно, свершенное им относилось к числу научных подвигов, редких даже среди гениальных людей, но об этом он не думал. Ни о подвигах, ни о премиях, ни о почестях и славе… Думал о музыке. Музыка его чаровала.

Под пальцами – клавиша ввода. Нажав ее, он отправил свое послание в большой мир.

Ольга, бывшая любовь Глеба, звонила много раз, слушая равнодушный голос: «Телефон абонента отключен или находится вне зоны действия сети». Обидный ответ для женщины! Ей казалось, что Глеб сменил номер и не желает с нею разговаривать, но потом Ольга узнала, что другие питерские друзья и соученики по институту тоже не могут до него дозвониться. Некоторых вызывали к следователю, расспрашивали о связях Глеба, о его знакомствах и о том, есть ли у него враги или тайные недоброжелатели. С Глебом что-то случилось – он исчез, пропал необъяснимо и странно, и это стало для Ольги ударом. Нелегко расставаться с надеждой, когда тебе тридцать два, за плечами – неудачный брак, а дома – холодная постель и одиночество.

Воислав и Бранко, коллеги Глеба из сплитского госпиталя, полагали, что он вернется, верили в это твердо и хранили его стол в ординаторской в полной неприкосновенности. Не тот человек Глеб Соболев, чтобы пропасть, куда бы его ни занесла судьба! Врач повсюду врач, и в горе, и в радости, и на войне, и в плену – особенно врач от Бога! Тому, кто тронет врача, кто руку на него поднимет, гореть в преисподней на самой жаркой сковородке, ибо это святая профессия! Так считали Воислав и Бранко, и археолог Джакопо Мурено из Болоньи был с ними солидарен. Возвращения Глеба он ждал с нетерпением – во дворце его помощники откопали чьи-то кости, но Джакопо медлил, не отправлял их на экспертизу – очень хотелось ему услышать, что скажет Глеб.

В Солине тоже помнили русского доктора. Разве можно было о нем забыть – тут, на узких улочках окраины, в уютных двориках, в домах, тонувших в зелени и цветах? Тут он был не просто доктором, а их доктором, врачевателем всех, кто жил окрест, и теперь солунцы чувствовали себя как бы брошенными и осиротевшими. Прежде не слишком их тревожило, что не поспеет ночью «Скорая» с врачом, не заберет беременную или недужного, что не найдется лекарства, необходимого сейчас и позарез, или прихватит у кого-то сердце. Их доктор был рядом; нужно, так в госпиталь отвезет и встанет к столу с иглой и ланцетом, а если дело простое, на месте полечит.