– Значит, был первый? – полюбопытствовал Глеб.

Черемисов вздохнул.

– Это давняя история… Хочешь послушать? Что ж, изволь…

Я с Алтая, а учиться наладился в Москву, на филологический. Там Ниночку встретил, лебедь белую, стал стишками баловаться, в разные кружки ходить… Время тогда было суровое, опасное – пятьдесят первый годок, стукачи в каждой подворотне, а кто не стукач, тот на стройках социализма либо сидит тихо и сопит в одну ноздрю. В общем, замели нас, меня с поносными стихами взяли и на этап. Отсидел, вернулся, в кочегары пошел, однако был на подозрении. В шестидесятых предложили сюда перебраться. Вот и живу здесь почти полвека.

– А Ниночка что?

– А ничего. Перепугалась до смерти… Так что лютики сразу и завяли.

Воцарилась тишина. Потом Глеб промолвил:

– Вы говорите: предложили сюда перебраться… А как это бывает? Я ведь, скажем так, по другой линии в этих краях очутился… По какой, сам не понимаю.

– С тобой, может, ошибка вышла, – сказал Черемисов. – Вообще-то процедура стандартная: знакомится с тобою некто, вроде как самый обычный мужик: в баню сходить, водки выпить, покурить и поболтать на кухне – все путем и за милую душу… Словом, обычный человечишка! Но вдруг он тебе говорит: слушай, Черемисов, а не свалить ли тебе с этой помойки? Спрашиваешь, куда?.. за бугор?.. Усмехается – там, мол, тоже помойка и бардак. Однако есть дорожка в лучший мир, и мы, ангелы божьи, о ней знаем. Хочешь попробовать?.. Страшно становится, страшно и томительно, а любопытство все ж таки не отпускает… И если ты согласен, хоть в шутку, хоть всерьез, заснешь на Земле, а проснешься здесь, в приемной камере.

– Значит, вот как это случается… – Глеб окинул взглядом дома, поляну, деревья и лошадей, щипавших траву на опушке.

Кивнув, Черемисов откликнулся:

Уголь вдруг насторожился, поднял голову и фыркнул – над кронами деревьев парило что-то белое, округлое, слегка блестевшее в ярких солнечных лучах. Глеб присмотрелся: неторопливо и плавно к поляне спускалась авиетка. Ее крылья затрепетали, изогнулись, чтобы не задеть дубовых ветвей, яйцевидный корпус повис в полуметре от земли, сдвинулся прозрачный верх кабины.

– Снова Хуан прилетел, – щурясь на солнце, молвил Черемисов. – Будет тебя пытать насчет этих… как ты их называешь?.. плоскомордые, так?..

Магистрат Каррера спрыгнул в траву, улыбаясь в знак приветствия.

– Завтра к полудню, Глеб, ждем вас с супругой в ратуше. Будут Бергер, Кривенко, Наоми Ихара и я. Разумеется, шериф Дункан. Пятеро, наш малый совет.

– Приедем непременно, – сказал Глеб. – В городе есть где оставить лошадей?

– Мы пришлем за вами авиетку, так быстрее и удобнее. Возможно, вас захотят сопровождать соседи?

– Я, мил-друг Хуан, лучше дома останусь. Что-то меня городской шум раздражает, – молвил Черемисов. – А вот Сигне, любовь моя ненаглядная, та с радостью полетит. Обновки ей нужны – ну там шляпки, блузки, кружевные трусики…

Глеб покосился на авиетку. Маленький аппарат висел над травой, чуть покачиваясь в слабых порывах ветра.

– Скажите, Хуан, как эта штука держится в воздухе? Где тут двигатель и бак для топлива? Где шасси?

Каррера пожал плечами.

– Ничего такого нет и топливо не нужно – летает, и все.

Транспорт и другие устройства были в городе к моменту появления первых поселенцев. Очевидно, их для нас приготовили… Управление примитивное, все ясно без инструкций, испортить ничего нельзя при всех стараниях, срок эксплуатации неограничен… – Он тоже поглядел на свой летательный аппаратик.