Доктор Фелл поднялся с кресла, надвинул на глаза широкополую шляпу и взмахнул тростью.

— Не хочу изобретать теории. Вам придется отправить телеграмму, чтобы выяснить правду. Ха! Но в историю о трех гробах я не верю — хотя в нее, возможно, верит Дреймен. Чтобы наша первоначальная теория не рассыпалась в пух и прах, мы должны допустить, что двое других братьев Хорват не умерли.

— Вопрос в том…

— …что с ними стало. Харрумф, да. То, что, по моему мнению, могло произойти, основано на предположении, что Дреймен верит, будто говорит правду. Пункт первый. Я не верю, что братьев отправили в тюрьму по политическому обвинению. Гримо, у которого было «припрятано немного денег», бежит из тюрьмы. Пять лет или более того он старается не высовываться, а потом внезапно «наследует» солидное состояние под чужим именем и от родственников, о которых мы ничего не знаем. Но он ускользает из Франции, чтобы наслаждаться наследством, не вызывая комментариев. Пункт второй, подтверждающий. В чем заключается страшная тайна жизни Гримо, если все это правда? Большинство людей сочло бы побег в стиле Монте-Кристо всего лишь возбуждающим и романтичным, а что касается политического обвинения, то для английского уха это не большее преступление, чем поставить полисмену фонарь под глазом вечером после гребных гонок. Черт возьми, Хэдли, это не пойдет!

— Вы имеете в виду…

— Я имею в виду, — спокойно сказал доктор Фелл, — что Гримо был жив, когда крышку его гроба заколотили гвоздями. Предположим, двое других тоже были живы? Предположим, все три смерти были сфальсифицированы? Предположим, что, когда Гримо выбрался из своего гроба, в двух других гробах оставались два живых человека? Но они не смогли выбраться, так как кусачки были у Гримо и он предпочел больше ими не пользоваться. Едва ли врач мог обеспечить беглецов несколькими экземплярами кусачек. Они достались Гримо, так как он был самым сильным, и ему не составило бы труда выпустить остальных, как и было условлено. Но он благоразумно решил оставить их похороненными заживо, чтобы не делить с ними деньги, украденные втроем. Блестящее преступление!

Никто не отозвался. Хэдли поднялся — его лицо выражало недоверие.

— О, я знаю, что это черное дело! — проворчал доктор Фелл. — Того, кто его совершил, оно преследовало бы в кошмарных снах до конца дней. Но только это может объяснить, почему Гримо подвергся бы преследованиям, если бы его братья выбрались из могил… Почему Гримо так отчаянно стремился как можно скорее увести Дреймена подальше от этого места, даже не избавившись от тюремной одежды? Почему он рисковал быть замеченным с дороги, когда убежище возле зачумленной могилы было бы последним местом, куда отважились бы заглянуть местные жители? Могилы были неглубокими. Если бы братья начали задыхаться, и никто их не освободил, они стали бы кричать и колотить в крышки своих гробов. Дреймен мог бы услышать эти звуки или увидеть, как подрагивает земля на могильных холмиках.

Хэдли достал платок и вытер лицо.

— Нет! — заявил он. — Такого не может быть, Фелл. У вас разыгралось воображение. Кроме того, в таком случае братья не выбрались бы из могил и были бы мертвы.

— Разве? — рассеянно произнес доктор Фелл. — Вы забываете о лопате.

— О какой лопате?

— О лопате, которую в страхе или спешке забыл какой-то бедняга, когда рыл могилу. Тюрьмы — даже самые скверные — не допускают такой небрежности. За лопатой наверняка прислали бы кого-нибудь. Я представляю происшедшее во всех деталях, хотя у меня нет ни крупицы доказательств! Подумайте о том, что безумный Пьер Флей говорил Гримо в «Уорикской таверне», и вы увидите, что все сходится… Два крепких вооруженных надзирателя возвращаются за забытой лопатой.