Почему же она не замолкает? Как все было бы проще!
Он бы обнял ее и прошептал:
- Все это не важно, поскольку мы начинаем все сначала...
Вновь начать жизнь с нуля.
Время от времени она прерывала свой рассказ:
- Ты меня не слушаешь.
- Нет, что ты, слушаю.
- Ты, конечно, слушаешь, но иногда вдруг начинаешь думать о другом.
Он же думал о себе, о ней, обо всем сразу. Он был одновременно и самим собой, и собственным зрителем. Он любил ее и смотрел на нее глазами безжалостного судьи.
Она, например, говорила:
- Мы два года жили в Берлине, где мой муж был атташе в венгерском посольстве. Там, точнее говоря в Сванзее, на берегу озера, и родилась моя дочь Мишель. Тебе нравится имя Мишель?
Но она не собиралась ждать ответа.
- Бедняжка Мишель! Она живет теперь у одной из своих теток, сестры Ларски, которая никогда не выходила замуж и занимает одна огромный замок, километрах в ста от Будапешта.
Не нравился ему этот огромный романтический замок, и тем не менее это могло оказаться правдой, а могло быть и выдумкой. И он задавался вопросом: "Интересно, скольким мужчинам она рассказывала эту историю? "
Он нахмурился... Она сразу это заметила.
- Тебе надоело слушать о моей жизни?
- Да нет же.
Несомненно, это было столь же ей необходимо, сколь и последняя сигарета, которая заставляла его обычно испытывать острое нетерпение, ожидая, когда она кончит курить. Да, он чувствовал себя счастливым, вернее сказать, знал, что скоро будет счастлив, и потому так спешил покончить раз и навсегда с прошлым, а может быть и с настоящим.
- Его назначили первым секретарем посольства в Париже, и мы должны были поселиться прямо в здании посольства, потому что посол был вдовцом, а нужна была женщина для официальных приемов.
Когда же она ему лгала? В их первом разговоре о Париже, еще там, в сосисочной, она утверждала, что жила напротив церкви д'Отей, на улице Мирабо. А венгерское посольство никогда не помещалось на улице Мирабо.
Она продолжала:
- Жан был мужчиной высокого класса, одним из самых умных людей, которых я когда-либо встречала...
И он ревновал. Его раздражало, что она еще плюс ко ему называла бывшего мужа не по фамилии, а по дени.
- Видишь ли, это был знатный господин у себя на родине. Ты не знаешь Венгрии?
- Почему? Знаю.
Она отмахнулась от возражения, нетерпеливо стряхнув пепел своей сигареты.
- Ты не можешь ее знать. Для этого ты слишком француз. Даже я, хотя и родилась в Вене и во мне есть венгерская кровь по линии бабушки, все же не сразу привыкла. Ведь когда я говорю "знатный господин", то это надо понимать не в современном смысле, а в старинном, средневековом. Это был именно "знатный господин" тех далеких времен. Я видела, как он стегал кнутом слуг. Однажды в Шварцвальде нас чуть не опрокинул шофер. Он свалил его ударом кулака, потом бил каблуком по лицу и спокойно мне заявил: "Жаль, что у меня нет с собой револьвера. Этот недотепа мог бы вас убить".
А Комбу по-прежнему не хватало смелости, чтобы сказать:
- Помолчи, пожалуйста.
Ему казалось, что такая болтовня принижала их обоих - ее, потому что она говорила, а его, потому что слушал. |