|
Сегодня же он был настроен гораздо серьезнее и шел прямо, не сворачивая, сознавая важность того, что делает. Несколько раз ему хотелось остановиться, повернуть вспять, чтобы вновь погрузиться в ирреальность их бродячей жизни. Словно спасительная гавань, возникли перед его мысленным взором тротуар перед "Лотосом", фиолетовые буквы светящейся вывески и невзрачный портье за стойкой. Как там было все просто! - Иди сюда! - произнес он наконец, останавливаясь перед входом во двор. Она безошибочно почувствовала, что наступает момент, может быть столь же значительный, как если бы привратник, украшенный медалями, торжественно и широко растворил перед ними створки церковного портала. Она, не колеблясь, вступила в небольшой двор, спокойно и без всякого удивления оглядела все вокруг. - Забавно, - сказала она, пытаясь придать голосу непринужденный тон, - мы же с тобой соседи, а так долго не могли встретиться. Они вошли в подъезд. Вдоль стен вестибюля тянулись плотные ряды почтовых ящиков. На каждом из них была электрическая кнопка, на большинстве значилась фамилия владельца. Фамилия Комба там не фигурировала. Он понял, что она это заметила. - Придется идти пешком. Лифта здесь нет. - Да тут всего пять этажей, - живо откликнулась она. Видно было, что она успела внимательно рассмотреть здание. Они поднимались гуськом. Она впереди, он за ней. На четвертом этаже она пропустила его вперед. Первая дверь налево вела в квартиру Ж. К. С. А дальше была его дверь. Но прежде чем подойти к ней, он вдруг испытал острую потребность остановиться, внимательно вглядеться в лицо своей спутницы и медленно, неотрывно поцеловать ее в губы. - Входи... Он не решался смотреть на нее. Пальцы его слегка дрожали. Больше он не произнес ни слова. Чуть подтолкнув, он провел ее в комнату. Хотя он еще толком этого не осознавал, но дело обстояло так, что он вводил ее в свой дом Смущенный и взволнованный, он решился наконец впустить ее в свою жизнь. Мертвая тишина, царившая в комнате, встретившей их ярким светом непогашенной лампочки, казалась какой-то прозрачной, нереальной. Он ожидал увидеть здесь грязь и беспорядок, а обнаружил явные признаки одиночества и заброшенности. Незаселенная постель с вмятиной от головы на подушке, скомканные простыни - следы бессонницы, пижама, эти ночные туфли, эта бесформенная одежда, безжизненно повисшая на стульях... А на столе, рядом с раскрытой книгой, остатки печальной трапезы одинокого человека! Он вдруг ясно понял, чего избежал, хотя бы на какое-то время. Он остановился около двери, опустив голову, не осмеливаясь шевельнуться. Он не глядел в ее сторону, но видел ее и знал, что она внимательно все разглядывает и тоже оценивает глубину его одиночества. Он думал, что она, наверно, удивлена и раздосадована. Удивлена она, может быть, и была, но совсем немного, когда обнаружила, что его одиночество еще более абсолютно и безнадежно, чем ее. Первое, что ей бросилось в глаза, были две фотографии детей мальчика и девочки. Она прошептала: - Значит, и у тебя так же. Все это происходило крайне медленно, ужасно медленно. Чувствовалось, как идут секунды, десятые доли секунд, самые мельчайшие единицы времени, в ходе которых ставится на карту и их прошлое, и их будущее Комб отвел взгляд от лиц своих детей. |
