Ее как будто притягивали беды других людей. Казалось, она присматривается, чтобы выбрать ту, которая, вероятно, скоро станет и ее бедой.
- Ну, пойдем.
При этом слове они переглядывались и начинали улыбаться. Уж очень часто произносили его они, слишком часто для тех двух дней и ночей, которые прожили вместе!
- Ты не находишь, что это смешно?
Ему даже не нужно было спрашивать ее о том, что она считает смешным.
Они думали об одном и том же, о них двоих. Ведь, по сути, они так и не стали еще по-настоящему знакомыми. Чудом соединились в этом огромном городе и теперь вот цепляются друг за друга с отчаянья, как бы ощущая уже холод одиночества, которое их подстерегает.
На 24-й улице находилась китайская лавочка, где продавались миниатюрные черепахи - "черепахи-малютки", как гласила надпись.
- Купи мне, пожалуйста, одну.
Черепаху положили в маленькую картонную коробку, и Кэй бережно понесла ее, пытаясь при этом смеяться, но, конечно же, думала о том, что это был единственный залог их любви.
- Послушай, Кэй...
Она приложила палец к его губам.
- ...я должен все же тебе сказать, что...
- Тес! Пойдем лучше перекусим.
Они шли не спеша и на сей раз явно старались задержаться подольше на улице, ибо только здесь, в гуще толпы, чувствовали себя как дома.
Она ела, как и в первый вечер, с раздражающей медлительностью, которая, однако, не вызывала у него больше раздражения.
- Я столько хотела бы тебе рассказать! Видишь ли, я прекрасно понимаю, о чем ты думаешь. Но ты сильно заблуждаешься, мой Фрэнк!
Было уже, наверно, два часа ночи, может быть, чуть больше, а они все продолжали ходить, шли в обратном направлении по 5-й авеню, которую целиком уже дважды измерили шагами.
- Куда ты меня ведешь?
Но она тут же спохватилась:
- Впрочем, не говори ничего!
Он еще сам не знал, что собирается предпринять, чего именно хочет, и сердито смотрел прямо перед собой. Она шла рядом, терпеливо ожидая, пока он заговорит, впервые не прерывала затянувшегося молчания.
Постепенно их молчаливая прогулка по ночному городу перерастала в своеобразный торжественный свадебный марш. И они оба так остро это почувствовали, что невольно сильнее прижались друг к другу, и не как любовники, а как два человека, которые долго брели в безысходном одиночестве и вдруг неожиданно ощутили радость и теплоту живого человеческого контакта.
При этом они воспринимали себя не столько мужчиной и женщиной, сколько просто людьми, которые остро нуждаются один в другом.
Буквально шатаясь от усталости, они вышли на тихую и просторную Вашингтон-сквер. Комб чувствовал, что его спутница наверняка удивилась и, вероятно, подумала, что он ведет ее к месту их встречи, к сосисочной, или же к дому Джесси, который она ему показала накануне.
Его губы застыли в невеселой усмешке, ибо он боялся, ужасно боялся того, что намеревался сделать.
Они ведь ни разу еще не сказали, что любят друг друга. Может быть, из-за суеверного страха, а может, их просто удерживало чувство целомудрия или стыда?
Комб узнал свою улицу, разглядел арку двора, из которой выскочил два дня назад, раздраженный шумными любовными утехами своего соседа.
Сегодня же он был настроен гораздо серьезнее и шел прямо, не сворачивая, сознавая важность того, что делает. |