|
"Моя дорогая Кэй! " На этом письме была французская марка, и оно было послано из Тулона. Но разве Кэй не позволила ему их все вскрывать? "Вот уже пять месяцев, как я от тебя не имею известий. Но меня это не слишком удивляет с твоей стороны... " Он прервался и стал читать медленнее, ибо каждое слово для него было важным. "Мы вернулись во Францию, где меня ожидал сюрприз, который поначалу меня неприятно поразил. Моя подводная лодка и несколько других были переведены из Атлантического океана в Средиземноморскую эскадру. Иначе говоря, моим портом приписки стал Тулон вместо нашего доброго старого Бреста. Для меня это было не так уж страшно. Но для моей жены это было ужасно, ибо она только что сняла новую виллу и произвела в ней значительные перемены. Она так огорчилась, что заболела". Комб знал, что этот человек спал с Кэй, и ему было известно, при каких обстоятельствах. Он знал все мельчайшие подробности, которые он, можно сказать, сам же выклянчил у нее. Все это причиняло ему боль, но вместе с тем и доставляло некую радость. "Мы в конце концов поселились в Ла-Сене, довольно приятном пригороде. Но трамвай проходит прямо около дома. Зато совсем рядом - парк, что хорошо для наших детей". Ибо у него тоже дети. "Толстяк чувствует себя прекрасно, хотя все продолжает поправляться. Он шлет тебе привет". Толстяк! "Фернандо нет больше с нами, ибо он получил назначение в министерство в Париж. Эта работа очень ему подходит, ведь он всегда был светским человеком. Его легко можно представить в салонах улицы Руаяль, особенно на больших торжественных приемах. Что же касается твоего друга Рири, я могу о нем сказать только то, что мы больше с ним не разговариваем. Говорим лишь по служебным делам. Это длится с той самой поры, когда мы покинули берега благословенной Америки. Я не знаю, то ли он ревнует тебя ко мне, то ли я ревную. Да и он сам, очевидно, толком не знает. Тебе, Кэй, только тебе, надлежит сделать выбор и... ". Он нервно сжал одеяло. И тем не менее оставался спокойным. Настолько спокойным, особенно в первые дни, что стал даже считать пустоту вокруг себя окончательной и постоянной. Тогда он хладнокровно подумал: "Все кончено". Он был снова свободен, мог свободно в шесть часов вечера отправляться пить аперитивы столько, сколько ему захочется, встречаться с Ложье и болтать с ним. И если тот заговорит о "мышке", он свободно может его спросить: о какой "мышке" речь? Получалось, да с этим не приходится спорить, что он испытывает некоторое облегчение. Ложье был прав. Это не могло привести ни к чему хорошему, скорее всего, кончилось бы плохо. Временами ему хотелось повидать Ложье. Он даже иногда приближался к "Ритце", но не входил потому, что его вдруг охватывали угрызения совести. Была еще кое-какая корреспонденция, адресованная Кэй, в основном это были счета, среди них попались ему счета из химчистки и от модистки, которая подновила ее шляпку. Насколько он мог понять, именно в ней она была, когда он ее встретил. Перед глазами возникла эта шляпка, чуть сдвинутая на лоб. Она приобрела для него сразу же ценность сувенира. Шестьдесят восемь центов! Не за шляпку, а за ее обновление. |
