|
Перед глазами возникла эта шляпка, чуть сдвинутая на лоб. Она приобрела для него сразу же ценность сувенира. Шестьдесят восемь центов! Не за шляпку, а за ее обновление. Добавлена какая-нибудь ленточка, или, напротив, что-нибудь убрано. Словом, какие-то чисто женские, глупые пустячки. Шестьдесят восемь центов! Он вспомнил эту цифру, вспомнил и то, что эта модистка жила на 60-й улице. Тогда он невольно представил себе, какой путь проделала Кэй, и, должно быть, пешком, подобно тому, какой они проделали ночью. Сколько же они прошли пешком вместе! Телефон был поставлен, но молчал. Иначе и не могло быть, ибо никто не знал о его существовании. Кроме Кэй, которая ему обещала: - Я тебе позвоню сразу, как только смогу. А Кэй не звонила. Он не решался выходить из дома. И часами сидел, уставившись в окно, подробнейшим образом изучая жизнь маленького еврея-портного. Он знал теперь, когда тот ест, в котором часу принимает и когда покидает свою обычную ритуальную позу на рабочем столе. Наблюдая другое одиночество, он набирался опыта одинокой жизни. Ему было почти стыдно за того омара, который они ему послали, когда были вдвоем. Ибо теперь он мысленно ставил себя на место другого. "Моя маленькая Кэй! " Все называют ее Кэй. Это вызывало у него ярость. Зачем только она посоветовала ему вскрывать все письма, которые придут на ее имя? Это письмо было написано по-английски, корректно и сдержанно. "Я получил Ваше письмо от 14 августа. Я был рад узнать, что Вы отдыхаете на природе. Надеюсь, что воздух Коннектикута Вам пойдет на пользу. Мне же мои дела помешали покинуть Нью-Йорк. И все же... ". "И все же" что? Он, конечно, тоже спал с ней. Они все спали с ней! Избавится ли он когда-нибудь от этого кошмара? "... Моя жена была бы в восторге, если бы Вы... ". Отпетый мерзавец! Хотя нет! Сам он виноват. Хватит! Просто надо с этим кончать. Остается лишь подвести черту. "Поставить точку, подводить черту". Новая строка и большая черта, окончательная черта, которая, может, помешает ему еще страдать, страдать до конца своих дней. Вот до чего он в конце концов додумался. Что будет страдать из-за нее до конца своих дней. И он этому покорился. По-глупому. Как интересно какой-нибудь дурак вроде Ложье отреагировал бы на такое признание? А ведь все это совсем просто, настолько просто, что он не находит даже слов. Дело обстоит таким образом: Кэй здесь нет, а ему нужна Кэй. Однажды он решил, что переживает большую драму, когда его жена в сорок лет захотела испытать радость новой любви, чтобы снова почувствовать себя молодой. Неужели же он был таким уязвимым? Разве это имело хоть малейшее значение? Он знал, что нет, не имело, и что теперь для него вообще ничего другого не существовало, кроме Кэй, Кэй и ее прошлое, Кэй и... всего лишь телефонный звонок. Ему так нужно его услышать. Он ждал целый день, целую ночь. Заводил будильник на час ночи, потом на два, потом на три, чтобы быть уверенным, что не заснет и услышит, когда зазвонит телефон. И в то же самое время он себе говорил: "Очень хорошо. Все прекрасно. Это конец, все кончено и не могло кончиться иначе". |
