Таким образом, где‑то как раз в полночь я обнаружила себя сидящей в лесу у костра вместе с красивым и обаятельным мужчиной, что в принципе вполне соответствовало моим былым романтическим представлениям о далекой и загадочной стране Кертории. И почему‑то счастливой при этом я себя не ощущала – напротив, хотелось есть, мерзла спина, а каждый громкий треск или шорох, периодически раздававшиеся из леса, заставляли меня вздрагивать. В общем, все это могло послужить весомым аргументом в пользу небесспорного в целом тезиса о том, что по‑настоящему хорошие мечты – это те, которые заведомо никогда не могут сбыться.

Надо признать, Крат очень точно прочувствовал (или прочитал) ход моих мыслей, ибо первой фразой, произнесенной им после того, как мы расположились, стала:

– Я вижу, герцогиня, что на лоне природы вам несколько неуютно.

– Спорить было бы смешно.

– Мне кажется, это неправильно. Я далеко не самый горячий на Кертории поклонник дикой природы, тем не менее считаю верной мысль о том, что все мы – часть этой природы, а не нечто привнесенное извне, и поэтому нам не следует от нее отгораживаться.

«Тоже мне, юный натуралист», – фыркнула я про себя и, не удержавшись, съязвила:

– Знаете, никогда не ставила перед собой цель пореже бывать на свежем воздухе. Просто за последние двенадцать лет в моей жизни не нашлось места прогулкам по лесам и горам.

– Хм. Разве не мы сами определяем, какой будет наша жизнь и чему есть в ней место?

– Возможно, для керторианской аристократии это так. Очень хочется верить, хотя глаза и уши порой утверждают обратное. – Он не выказал желания отреагировать на шпильку, и я продолжила: – Для большинства же представителей человеческой цивилизации это неверно. По ряду причин, в которые сейчас не хотелось бы вдаваться. Хотя справедливости ради стоит признать, что лично я в это подавляющее большинство не вхожу.

– О чем я, собственно, и говорил. Иными словами, вы деятельны, необычайно целеустремленны и совершенно не романтичны.

«Ого!», «Спасибо за блестящий анализ» и «К сожалению, я куда более романтична, чем вам показалось» – я все же оставила при себе, хотя и почти против воли улыбнулась. Причину этой улыбки Крат угадать, конечно, не мог, а посему без всяких намеков на ложную скромность прямо поинтересовался:

– Что вас развеселило? То, насколько мои предположения далеки от истины, или все же нечто иное?

– Иное. Вспомнилось, что у нас с Ранье тоже состоялся похожий разговор. Только тогда я выступала в роли защитницы романтики и была весьма недовольна полным отсутствием понимания у собеседника. При этом замечу, кстати, что герцог Галлего на лоне природы чувствует себя комфортно, несмотря на долгое отсутствие практики. Имела возможность убедиться.

– Ну, это не так уж...

– Парадоксально? – перебила я и опять улыбнулась, на сей раз довольно язвительно. – В самом деле. Ведь романтика – это скорее вопрос содержания, а не формы. Просто символ, характеризующий наше восприятие жизни. В данном случае – чувственное, подразумевающее в анамнезе доверчивость, сентиментальность и, пожалуй, даже доброту. Также лишенное логики и, безусловно, наивное, а это очень не по‑керториански. Не так ли?

Похоже, лорд Крат счел тему беседы достаточно увлекательной и явно готовился дать развернутый ответ, что не слишком радовало – посетившие меня воспоминания о Ранье и всяком таком как‑то плохо гармонировали с развитием разговора в столь... э‑э... возвышенном направлении. В связи с чем очень кстати пришелся раздавшийся из глубины леса истошный визг – звучало достаточно душераздирающе, чтобы вопрос:

– Что это было? – показался вполне уместным.