Старик посмотрел туда, где еще светился мой телефон. Его экран по-прежнему показывал картины той старой катастрофы.

Ни одна война не обходится без войны классов, сказал он, когда я схватился за гаджет. Компания свалила вину за тот взрыв на анархистов, продолжал он. Проявление классовой злости. Кто еще мог быть виновен в том взрыве и его жутких липучих последствиях, кроме протоплазмы? Великая война еще не кончилась, что бы там ни говорили в Компьене. В ней были и другие агрессоры, они есть и до сих пор, любую грязь они превращают в оружие, сказал он. Так что тот взрыв был не просто взрыв, это был залп, который одна сражающаяся сторона дала по другой.

Я взвыл и рванулся, надеясь обогнуть его и скрыться где-нибудь в Лондоне. Я толкнул его изо всех сил, но его тело, как оказалось, обладало удивительной плотностью и необычной текстурой. Он легко отпихнул меня назад и встал между мной и дверью, припечатав меня суровым скорбным взглядом. Став объектом такого пристального внимания, я съежился.

Я пришел сюда, чтобы сказать тебе спасибо, снова заговорил он.

Я пришел сюда потому, сказал он, что у тебя есть платформа.

Но она шаткая, добавил он. Только благодаря солидности всей конструкции и тому, что стены солидарны с тобой и настроены против кирпича, ты еще стоишь на своих ногах. Твой дом обречен.

Его взгляд стал умоляющим. Он повторил: платформа.

Я протянул ему шляпу. Он взял ее и шумно выдохнул, а мне показалось, будто из ноздрей у него повалил дым. Спасибо, сказал он, крутанул шляпу в руке, точно заправский щеголь, и нахлобучил ее себе на голову. И улыбнулся, впервые за все время.

Трещина следит за тобой, добавил он. Это лоялистский раскол. Он был направлен против тебя уже в зародыше.

Он щелкнул себя по шляпе точно так, как я показывал тебе утром, и точно так, как я и подразумевал тогда, с ее полей поднялось облачко пыли. Пыль замерла над шляпой. Она не рассеивалась в воздухе, не оседала ни на чем белесым слоем. Круглым облачком она стояла в воздухе и ждала, наблюдая за мной, а я следил за ней, и вдруг, прямо у меня на глазах, все пошло вспять, как будто закрутилась назад пленка: облако опустилось и сплющилось, утратило свою округлость и пышность, пылью впиталось в фетр.

Это обзорная площадка, сказал он. Для шпионского элемента.

Пыль поднялась и упала со шляпы сама. Он ее не трогал.

Спасибо тебе, что ты их подобрал и пригрел, сказал он, они немного растерялись, и кто знает, что могло бы?.. Но он не закончил свою мысль и сказал: однако материя не ждет. Выбирайся отсюда, пока цел.

– Что ты сделал с Историком? – спросил я. И одновременно порадовался тому, что у меня не было ни кошки, ни собаки, иначе они непременно умерли бы от пребывания в одной комнате с ним. Все, что вокруг было деревянного, трещало. Половицы что-то бормотали, а он бормотал им в ответ.

Она знает, что ты кое-кому помог, сказал он.

Он сказал это без всякой напыщенности: слова «кое-кому помог» прозвучали у него гортанно и классово-небезупречно. Он посмотрел на книги, которыми были заставлены полки вдоль стен. У меня в голове возник образ: я лежу на земле возле какой-то каменоломни, он возвышается надо мной в серых, словно кость, сумерках, а где-то рядом вода льется на камни. (Это случилось уже потом, когда я снова взял телефон и написал тебе эсэмэску. ЗАТОПЛЕННАЯ КАМЕНОЛОМНЯ, вот что я написал. Когда утром ты прочла ее, то ответила мне:???????)

Ты, наверное, думаешь, что я все их читал, сказал он, и в самом деле, мне редко приходится встречать в чужом доме книгу – если, конечно, хозяин сам любит читать, – которую я бы не знал.

– Что стряслось с комнатой?

Встреча разнонаправленных тенденций, ответил он. Выглянул в окно, на улицу, где чернота ночи крепла на фоне сияющего неона.