– Держи, Ник, – сказала она вслух. Она скормила ему шоколадку, напоила кофе, дала таблеток, чтобы он не уснул, и все это под непрестанные уговоры, мольбы и приказы не останавливаться, продолжать ходить, несмотря на боль в одеревеневших ногах. Когда ему было нужно, его водили в туалет, но запираться там не позволяли.

Он попытался еще раз и снова побледнел.

– Господи! – воскликнул он. Его охватила паника.

Иногда он вдруг пускался бегом вокруг стоявшего тут же военного «Лендровера», и тогда она кричала ему, чтобы он не валял дурака и не переутомлялся понапрасну. Солдаты не сводили с него глаз. Он перешел сначала на шаг, потом пополз. На пятом часу полета он плакал от изнеможения, но двигаться не перестал, не рискнул остановиться ни на минуту, боясь, как бы не зазмеились вокруг его ног предательские трещины, как бы металл не заразился бестелесностью и в корпусе самолета не зазиял ров.

На седьмом часу он повалился на колени и упал ничком, вытянув вперед руки, клянясь, что ни за что больше не встанет. Анна закричала. Дело кончилось тем, что один из солдат, Хенкокс, достал пистолет.

– А ну, шевелись, ублюдок! – закричал он, наклонился и приставил оружие к макушке Ника. – Не то словишь пулю.

Ник пополз.

Когда в светлых шотландских сумерках они сели на заброшенном аэродроме, который заранее выбрали по картам, Ника вынесли из самолета и на руках отнесли по начавшей уже зарастать взлетной полосе к опустевшему зданию. Там он проспал целых одиннадцать часов, а его ров, словно изголодавшись за время его непрестанного движения, материализовался, став еще глубже и шире, чем раньше.

Их разбудил далекий рев военных самолетов и грохот взрывов. Связь с любыми властями отсутствовала.

– Даже если бы и был способ с ними связаться, мы все равно не знаем, кто теперь на чьей стороне, – сказал полковник.

Они открыли карты и с непривычным демократизмом, который всегда возникает во времена хаоса и упадка, принялись планировать свой дальнейший путь. Ник тоже. Он перескочил через свой ров и сел настолько близко к неподвижному центру боевой разведывательной машины, насколько они смогли его вычислить.

– Может быть, все и обойдется, – сказала Анна. – Радиус рва составляет примерно половину длины машины. Так что она займет как раз весь нуклеус, если мы будем держать его строго по центру. Но надо регулярно останавливаться. Иначе нам грозит потеря передних фар и заднего бампера…

– Черт, – проговорил Гомес. – Давайте уже рискнем.

За руль сел солдат по фамилии Шин, он вел стремительно, то и дело резко бросая большую машину в поворот, чтобы обогнуть брошенные трактора и другие автомобили – на дороге их встречалось по несколько штук на милю. В одной крошечной деревушке они пронеслись сквозь баррикаду-зигзаг, а перепуганные местные жители стреляли в них из дробовиков.

Каждые полчаса они делали остановки и выпускали Ника погулять или посидеть на траве, где вокруг него иногда начинала появляться траншея, а Шин тем временем проверял исправность БРМ. Машина казалась вполне надежной, но днем, когда пошел дождь, где-то в ее недрах вдруг натужно заскрипело железо, пол с тошнотворным звуком начал отделяться от бортов в задней части кузова, машина опрокинулась, закувыркалась и, боком проскользив посередине дороги, остановилась.

Все выползли из обломков. Ник кричал, у него была сломана рука. Барроуз сильно порезался осколками. Адамс был мертв – вертящаяся ось ударила его по голове.

– Мать твою перемать! – завопил Шин. Он набросился на Ника так, словно парень нарочно позволил траншее пересечь их путь.