Закончив с подготовкой, Конан отодвинул топчан в темноту, поближе к клетке Фиглатпаласара, подальше от факела, чадившего при входе, и уселся. Меж ног у него стоял объемистый кувшин с аргосским; слева в корзинках-гнездах дремали куры, справа, на насестах, застыли смутными тенями петухи, сзади посверкивал яростным глазом Великолепный - комок перьев с хвостом, изогнутым наподобие ятагана. Сквозь распахнутые ворота киммериец видел сад, озаренный луной, и террасу, на которой они пировали вчера с Хирталамосом; около женских покоев в высоком серебряном шандале горели три свечи. Все было тихо; ни шороха, ни скрипа песка под ногами, лишь изредка какой-нибудь петух сипло вскрикивал во сне.

    Конан сидел в полной неподвижности, пока серебристый диск луны не поднялся над вершиной ближайшего кипариса. Тогда, нашарив у колена кувшин, он сделал пару-другую глотков, а потом пнул ногой решетку, за которой темнел силуэт Великолепного.

    – Хочешь выпить, приятель?

    Петух завозился и что-то негромко забормотал. Решив, что это знак согласия, киммериец плеснул ароматный напиток в ладонь и просунул ее сквозь прутья загородки. В следующий миг железный клюв впился ему в палец, и Конан с проклятьем одернул руку; в ладони его вино перемешалось с кровью.

    – Поганая ты тварь! - заметил он, обтерев руки и приложившись к кувшину. - Не хочешь пить, не надо и пасть разевать! Или у вас, в Ианте, все трезвенники? Неприятное должно быть местечко, коли так.

    – Кррр… - ответил петух, - кррр…

    – Кррр! - передразнил Конан, - кррр! Что каркаешь, недоумок? Фигля, ворона недорезанная!

    Сравнение с вороной, видимо, возмутило петуха; он снова завозился за решеткой, вытянув голову, пытаясь достать до конанова колена.

    – Свернул бы я тебе шею, если б не десять золотых в ночь, - признался киммериец. - Ну, ничего, отродье Нергала: сперва ты всех заклюешь, а потом тебя клюнут… долбанут по темени, и в котел! Чтоб, значит, выварить из тебя все милости Митры…

    Фиглатпаласар протестующе захрипел, взрывая землю лапами и топорща гребень.

    – Не хочешь? - спросил Конан. - Понимаю, что не хочешь, клювастый огрызок! Только от судьбы не уйдешь, и лучше, что стоит тебе сделать - напиться в прах! Может, в Ианте ты вина и не нюхал, но тут, в Шадизаре, пьют все, даже самые распоследние ослы. А ты, рыжая немочь, все ж не осел, ты - петух! С чего бы тебе не пить, а? Давай-ка…

    Он собирался снова плеснуть вина в ладонь, но замер, уловив, как металл слабо скребет по камню. Звуки доносились справа, от западной стены, что шла меж птичником и домом Хирталамоса. Похоже, на нее сейчас забрасывали железные крюки - такие же, каким вооружился Конан. Крюк с веревкой был необходимой принадлежностью воровского ремесла; с его помощью шадизарские искусники взбирались на башни и крыши домов, чтобы затем свалиться на головы ничего не подозревающих хозяев. Конан, сызмальства лазавший по скалам в родной Киммерии, с легкостью овладел всеми необходимыми трюками, однако сейчас они выручить его не могли: он находился в положении хозяина, а не вора.

    Но у хозяина тоже есть кое-какие преимущества - особенно если он предупрежден и ждет нападения. Прихватив с печки пару метательных ножей, киммериец взял свой клинок, неслышной тенью проскользнул в ворота, миновал калитку в изгороди и распластался за кустом. Свет факела сюда не доставал, зато ворота и стену птичника можно было разглядеть во всех подробностях.