И он ушел.

Пьер Ледюк, удивленный и встревоженный, продолжал путь к замку. По дороге, на одной из лужаек, он увидел синий листок бумаги. Он поднял его. Это была телеграмма, не скомканная, как бумажка, которую выбросили, но старательно сложенная, очевидно — утерянная. Она была адресована господину Мони, — на имя, которое в Брюггене носил Люпэн. В ней были следующие слова:

«Вся правда известна. Письмом открыть невозможно. Выезжаю вечером поездом. Встреча завтра восемь утра вокзале Брюггена».

«Отлично! — подумал Люпэн, который наблюдал за Пьером Ледюком из-за ближайшего кустарника. — Отлично! Не позднее чем через две минуты этот молодой идиот покажет Долорес депешу и расскажет ей обо всех моих подозрениях. Они проболтают о них целый день, и тот, другой, услышит, будет знать, так как знает все, живя в самой тени Долорес, а Долорес в его руках — как кролик, завороженный змеей. И этим же вечером будет действовать — из страха перед тайной, которую мне должны открыть».

И он удалился, напевая.

«Этим вечером… Этим вечером… Мы станцуем… Какой у нас будет вальс, друзья мои!.. Кровавый вальс на мотив маленького никелированного кинжала… Наконец! Мы как следует посмеемся!»

У дверей домика он позвал Октава, поднялся в свою комнату, бросился на кровать и сказал шоферу:

— Возьми этот стул, Октав, и не спи. Твой хозяин будет отдыхать. Охраняй его, как следует, мой верный слуга!

И уснул спокойным сном.

— Как Наполеон перед Аустерлицем, — сказал он, проснувшись.

Было уже время ужина. Он плотно поел и, покуривая сигарету, проверил оружие, сменил патроны в револьвере.

— Порох должен быть сухим и шпаги наточенными, как говорит мой приятель, кайзер… Октав!

Шофер прибежал.

— Иди ужинать в замок со слугами. Объяви, что этой ночью ты поедешь в Париж, на машине.

— С вами, патрон?

— Нет, один. Действительно, после ужина ты уедешь на виду у всех.

— Но в Париж не поеду?

— Нет, будешь ждать за пределами парка, на дороге, в расстоянии одного километра… Пока я не приду. Ждать придется долго.

Он выкурил еще одну сигарету, погулял, прошел мимо замка, увидел свет в апартаментах Долорес, затем вернулся в садовый домик. Взял в руки книгу. Это была «Жизнь знаменитых людей».

— Тут не хватает одной, причем — самой знаменитой биографии, — сказал он себе. — Но грядущее — впереди, все встанет на свои места. Рано или поздно у меня тоже появится свой «Плутарх».

Он прочитал «Жизнь Цезаря» и сделал несколько пометок на полях.

В одиннадцать тридцать Люпэн перешел в спальню.

Подойдя к открытому окну, он склонился, любуясь бескрайней ночью, светлой и звонкой, трепещущей от бесчисленных, неясных звуков. На него нахлынули воспоминания о тех словах любви, которые приходилось читать или говорить, и несколько раз произнес имя Долорес, — с жаром юноши, едва осмеливающегося доверить имя своей возлюбленной тишине.

«Давай, — подумал он наконец. — Приготовимся».

Он оставил окно приоткрытым, отодвинул шкафчик, который преграждал проход, положил оружие под подушку. Затем спокойно, без малейшего волнения, не раздеваясь, улегся поверх постели и задул свечу.

И пришел страх.

Это случилось сразу. Как только его окутал мрак, пришел страх!

«Тысяча чертей!» — воскликнул он про себя.

Он соскочил с кровати, схватил оружие и выбросил его в коридор.

«Руки! — сказал он себе.