– Вижу, вижу… ай, ай! – участливо провещала тут старуха, водя когтистым указательным перстом по жилкам белой ладони девичьей, – рученька-то маленькая, а жилочки – во какие кудреватые… Разумом девица острая, сердцем жалостливая: много за нее Господа молят; довольством девица презобильна… Но три неладные черточки замешалися; три молодца – прямо, справа да слева – к девице подбираются… Правый, вишь, сразу обрывается: рукой, стало, махнул. Левый вьюном вьется, подбирается с речами затейными, прямому дорожку перебегает: без боя-кровопролития, стало, не обойдется. А прямой-то ни валко, ни шатко, ни на сторону – все, знай, вперед да вперед: сухоту навел на сердце девичье. Только баба вон сторонняя какая-то путь молодцу загородила, не пускает… Да нет, пробился! Дай Бог вам любовь да совет!

Ворожея с умильной ухмылкой заглянула снизу в опущенные очи девушки и повторила:

– Любовь да совет! Удоволена ли, сударушка?

– Но скажи мне, бабушка… – заговорила шепотом Маруся и опасливо оглянулась на Михайлу, стоявшего поодаль в каком-то раздумьи.

Цыганка замахала рукой гайдуку.

– Отойди, отойди, сударик! Не смущай девицы. Михайло отошел еще далее.

– Что же, маточка моя? Аль не выразумела толком? Аль не любо? Сказывай, спрашивай: коли можно, без ответа не оставлю.

– А когда ж то будет, бабушка?

– Когда свадьбу сыграешь? Ну, уж не прогневайся: заверное прознать мне это не дано. Но ежели смелости, храбрости в тебе хватит, соберись, красавица моя, в полночь на погост, да к церковным дверям – не услышишь ли пения венчального: услышишь, так через год тебе, значит, быть под венцом.

– Да ведь подслушивать этак под церковным замком, бабушка, можно, кажись, только о святках.

– О святках, вестимо, еще вернее; но и новолуние – время для чар всяких способное. Как нету луны-то, в темень непроглядную, под самую полночь, все чаровницы – по-вашему, ведьмы – на Лысую гору улетают и к свету только домой ворочаются. Вот тут-то и ворожи, гадай, сколько душеньке угодно.

Маруся узнала, должно быть, все, что ей нужно было: она тороплтво достала кошелек и не глядя сунула старухе несколько мелких монет.

– На вот; тут и за него, – тихо сказала она, кивая на гайдука. – Погадай и ему.

– Ну, соколик, пожалуй-ка теперь и свою ручку, – обратилась гадалка к Михайле.

Михайло грустно улыбнулся и покачал головой.

– Для чего? От судьбы не уйдешь.

– Нужды нет: а знать-то, небось, все же занятно, что на роду написано радость иль горе?

– Про себя я и без того уже знаю.

– Эвона! Что же ты, касатик, знаешь?

– Что радости мне не видать, а горя не избыть.

– Неладны твои речи. От себя никак этого не узнаешь. А коли, точно, правда, то я тебе тоже так напрямик скажу, не скрою: ты – молодец, слава Богу, не красная девица, пугаться тебе не след.

– Да и денег у меня с собой не взято, – продолжал отговариваться Михайло.

– И не нужно, сударик! Все заплачено. Не отвертывайся, светик мой, давай, что ли, руку.

Маруся молчала; но, украдкой взглянув на нее, молодой человек по глазам ее понял, что ей куда как хочется послушать, что предскажет ему гадалка.