– И не нужно, сударик! Все заплачено. Не отвертывайся, светик мой, давай, что ли, руку.

Маруся молчала; но, украдкой взглянув на нее, молодой человек по глазам ее понял, что ей куда как хочется послушать, что предскажет ему гадалка.

– Только сделай милость, без этой чертовщины, – сказал он, нехотя протягивая руку старухе.

Та бросила на него исподлобья недоброжелательный взгляд, но перечить не смела.

– Твоя воля, соколик… Ох, ох, ох! Прогневил, знать, молодец Господа! – зловеще затянула она. – Горе ему, горе! В огне гореть неугасимом, в крови тонуть неутолимой; а все бабы да бабы: вон одна, вон другая – схватилися, переплелися… Не двоежен ли уж ты окаянный?

Михайло живо отдернул руку.

– Из ума ты никак, старая ведьма, выжила! – сурово оборвал он ее предсказание и неестественно рассмеялся. – Я в жизнь себя женитьбой не закабалю…

– Эх, парень милый! Для че чураться? Заговорит ретивое – станешь сохнуть да сокрушаться, окрутят голубчика – и оглянуться не успеешь.

– Городи безделицу! – прервал он ее снова. – Не до того теперь. Не обессудь, бабушка, за горячее слово. Не со злобы – с горя молвилось. Ты, Марья Гордеевна, дозволь спросить: домой ведь собралася?

– Домой, – отвечала Маруся.

– До ворот замковых на всяк случай я тебя провожу. Не след мне, может, не пригоже, холопу, навязываться, но надо, вишь, во чтоб то ни стало перемолвиться еще с тобою.

Девушка полуудивленно, полузастенчиво воззрилась на него, но ничего не возразила.

– Прощай, бабушка! – сказала она цыганке и быстро пошла вперед.

– Первым делом, Марья Гордеевна, поклон тебе от дядюшки твоего, – услышала она около себя голос Михаилы, нагнавшего уже ее.

– От дяди? От которого?

– От Степана Маркыча.

Маруся вся всполохнулась и вскинулась на говорящего звездистыми очами.

– Да где он? Где ты повстречался с ним?

– Повстречался на этих днях в корчме жидовской, на перепутье. Считал он тебя в Самборе и ехал прямиком на Самбор. Но прости, – продолжал Михайло, видя, что племянница Степана Марковича готова засыпать его вопросами, – есть у меня до тебя дело куда спешнее и важнее… Напало на меня, вишь, сомненье, а ты, своя же, русская, православная, меня не выдашь.

Наскоро сообщил он ей «за великую тайну» о кознях иезуитов противу отца Никандра и преосвященного Паисия, и о том, как ему покамест удалось спасти последнего.

– Но куда мне теперь с ним? – заключил он. – Нельзя ли укрыть его хоть у этого кузнеца Бурноса? Надежный ли то человек?

– Совсем надежный, – уверила Маруся, слушавшая гайдука с затаенным дыханьем, и стала торопить его скорее вернуться к больному владыке, пока Юшка как-нибудь не высвободился и не напал опять на его след.

Молодые люди вышли в это время из гущины леса в открытое поле перед замком, и так как здесь, на виду у всех, Маруся могла считать себя уже совершенно безопасной от дальнейших любезностей пана Тарло, то Михайло оставил ее, и она продолжала путь одна.

Шла она не спеша, потупившись. Вдруг она остановилась, приложила руку к волнующейся груди, и как бы ослепленная ярким блеском солнца, зажмурилась; голова ее затуманилась, в очах пошли круги.