Изменить размер шрифта - +

— Каков злодей? Сожрал четырех собак, трех китайцев и одну русскую бабу, о
которой в Сретенске все знали, что она воровка... Тебе, мамочка! Будешь класть
под ноги в спальне.
На вопрос, как его молодая жизнь, сын дал ответ:
— Если покровителем водолазов и подводников слывет Иона, побывавший во чреве
китовом, то для нас, амурцев, свят останется Иов Многострадальный... Ты был
прав, папа: живу в бараке, топлю по ночам печку и читаю Гегеля. Есть над чем
поразмышлять. Можете и поздравить: перед вами командир канонерской лодки
«Орочанин», построенной далеко от Амура — на Волге, в Сормове!
Мать смотрела на него влюбленными глазами. Когда Никиту отослали принять ванну
после дороги, она сказала мужу:
— И ты еще смел говорить, что он не твоя копия? Да весь в Коковцевых... Хотя, —
помрачнела Ольга Викторовна, — бедный наш Гога был еще больше похож на тебя.
За столом сын рассказывал, каково было на Амуре, когда в Маньчжурии
свирепствовала чума, а Благовещенск жил в тревоге.
После завтрака Никита заглянул в комнату Игоря:
— А каковы успехи моего братца в Корпусе?
— Его теперь не узнаешь, — сказала Ольга Викторов на. — Такой стал — высоченный
— под потолок, я едва достаю ему до плеча. Сейчас повадился проводить
воскресенья на скегинг-ринге Марсова поля, катается на роликах, как метеор. И,
кажется, уже влюблен в одну глупенькую гимназисточку.
— Весь в Гогу! — сказал Никита. — Будет сорвиголова...
Вечером отец с сыном (тайком от матери) пили коньяк.
— А ведь я, папа, с приветом к тебе — с Амура.
— От кого? Я ведь там никого не знаю.
— Атрыганьева помнишь? Геннадия Петровича.
— Господи, конечно! А что с ним?
— Он на Амуре. Водит пассажирские пароходы, превосходный знаток речного
фарватера и перекатов, его лоцманскими услугами пользуется вся флотилия.
Чудесный и добрый человек!
— Да, да, — подхватил Коковцев, — он всегда таким и был, очень милый, но в маске
некоторого мефистофельства. Геннадий Петрович, помню, был отчасти подвержен
кастовости.
— Он очень изменился с тех пор.
— Наверное, уже состарился, одряхлел?
— Да нет. Женщины от него без ума! Только иногда, — сказал Никита, — Атрыганьев
начинает ходить кругами...
— Кругами? Как это понимать?
— А так. Идет себе по улице, как все добрые люди, и вдруг ни с того ни с сего
начинает описывать цирку ляцию, словно крейсер, у которого заклинило рулевую
машинку.
— Раньше с ним этого не было... Отчего так?
— Он после Цусимы решил, что жить не стоит, и выстрелил в висок. Но пуля
срикошетила. С тех пор Атрыганьев и циркулирует, но ясность ума сохранилась.
Фантазия неистощима...
Отцу вдруг показалось, что жизнь Никиты идет не так, как должна идти у офицера.
Нет, Никита не стал проще. Скорее, понимать его становилось трудней. Потому что
он знал что-то, о чем не подозревал отец. Никита не счел нужным
распространяться.
— Мы не слишком громко рассуждаем, маму не разбудим?
— Да нет. Счастливая, она спит всегда крепко...
* * *
Зима заковала Балтику в панцирь льда, перед отъездом в Гельсингфорс для свидания
с Эссеном контрадмирал сказал Никите, что война с Германией стала неизбежностью.

— Но эта война, — ответил сын, — как и прежняя, с Японией, породит новую
революцию. И особенно — на флоте, где вакуум между кубриками и каютами
бестолково заполняют кондукторами... Кстати, такого же мнения и Атрыганьев!
— Странно, что он стал рассуждать об этом.
Быстрый переход