|
— Я не понимаю, как Молас оказался в корме, — удивлялся Коковцев. — Ведь его место было на мостике. Великий князь Кирилл хотя и забулдыга порядочный, но врать не станет: он видел Моласа после первого взрыва уже с раскроенным черепом. Кирилл даже пере шагнул через него, пролагая дорогу к своему спасению... Казалось, все забыто, и вдруг опять! — Не заставляй меня даже думать об этом, — отвечала Ольга Викторовна. — Это так ужасно... так ужасно. Бедная Капитолина Николаевна, — вспомнила она вдову адмирала Макарова... Получив недельный отпуск, Коковцев с женою выехал в Петербург. У него не было никаких планов, лишь хотелось сыграть партию в кегельбане у Бернара, а Ивона перестала волновать его. К тому же нашлись доброжелатели, нашептавшие об этой женщине нечто слишком для него унизительное. — А, черт с ней! — сказал он, загоняя шар по желобу кегельбана, который с треском обрушил фигуры в конце длинного туннеля. — Господа, я пас. Чья теперь очередь? В жизни все было расписано: Игорь должен выйти из Корпуса в корабельные гардемарины осенью 1914 года, когда ему исполнится девятнадцать лет. Что ж, совсем неплохо, даже отлично! — Но уж его-то я не пущу на Амур или на Мурман... Приходя домой, младший сын усердно зубрил сложный курс взрывчатых веществ: «Пироксилиновые пороха состоят из нитроклетчатки, желатированной рафинированным ацетоном». Из другой комнаты ему громко подсказывал отец: — Помни, что ацетон можно заменять алкоголем с эфиром. — Папа, а отчего пироксилины самовозгораются? — От разложения... такая дрянь! То им жарко, то холодно, будто их трясет в малярии. И вдруг они возносят в небеса целые броненосцы, как это было недавно на флотах Америки и Японии. Дам хороший совет: не разевай рот, если корабль ведет огонь против сильного ветра на скорости. При открывании затворов пушки выбрасывают назад длинные факелы пламени, пережигающие человека пополам, как соломенное чучело. — Прекратите, — взмолилась Ольга Викторовна. — В кои веки собрались отец с сыном, и... страшно их слушать! — Оля, но ведь надо же ему готовиться к экзаменам. — Мамочка, это моя профессия, как ты не пони маешь? — смеялся Игорь. — Наконец, это верный кусок хлеба в жизни. — Пироксилин — не хлеб! Я понимаю — быть адвока том. Стать инженером-путейцем. Они хорошо живут. Разве плохо? — Не плохо, но скучно. Насыпи, шпалы, рельсы. — Ладно. Бубни про себя, — велел сыну отец... Коковцев не был завистником, а теперь, уже на склоне лет, начал завидовать... Колчаку! Слишком уж быстро тот выдвигался, опекаемый с двух сторон сразу — из-под руки Эссена (явно), из кулуаров Государственной думы (тайно). От этой зависти, которая и самому Коковцеву не доставляла удовольствия, рождалось чувство неприязни к флаг-капитану. Колчак ощущал эту неприязнь, но с умом помалкивал, оставаясь подчеркнуто вежливым, и даже по пьянке (а пить с ним приходилось) ни разу не выдал своего подозрения контр-адмиралу. — Посмотрим, что будет дальше, — говорил Коковцев. * * * Эссен ожидал Коковцева в салоне «Рюрика». — Заряди в мины патроны кальция, — велел он. — Государь с государыней желают видеть, как ставятся мины. А так как они в этом деле ни хрена не смыслят и, конечно, им .будет скучно, мы станем их веселить. Устрой-ка ты им ночную постановку! Водрузи кресла на мостике «Енисея». У тебя холодильники на минзагах как? — Жужжат, — отвечал Коковцев. |
