— Конечно, хозяин! — бесстрастно промолвил Эм-Эм. Его голос звучал как всегда — ровно и металлически.

— Ну, тогда до свиданья! — сказал я и протянул ему руку. Я чуть было его не обнял, но железный холод руки вовремя напомнил мне, что Эм-Эм все-таки машина и как всякой машине ему чужда сентиментальность.

— До свиданья, Эм-Эм, — крикнула Лиза, подходя к дверце лифта, и послала роботу воздушный поцелуй — Не забудь записывать, что идет в «Современнике!»

— Непременно буду записывать, барышня! — сказал Эм-Эм, и его глаза сверкнули.

Мы прибыли в аэропорт Север-3 без десяти восемь. Вертолет приземлился рядом с самолетом, мотор которого уже рокотал. У самолета суетился дежурный техник. Роботы-носильщики погрузили наши вещи на электрическую тележку, и через две минуты наши чемоданы очутились в багажном отделении двухмоторной птицы.

Самолет был четырехместный, но его можно было принять за скоростной транспортный воздушный корабль, рассчитанный на перевозку двадцати пассажиров. Кроме двух винтовых моторов, самолет был снабжен запасным турбореактивным двигателем, он мог находиться в воздухе около шести часов при скорости около восьмисот километров в час. Механик фирмы-производителя спустился по трапу, поздоровался со мной и вручил мне спецификацию и документы на самолет. В это время прибыл помощник главного диспетчера. Он попросил показать права на вождение самолета. Убедившись, что документы у меня в порядке, распорядился ждать старта и пожелал доброго пути.

Перед тем, как подняться в кабину, я огляделся вокруг. Воняло гарью, воздух клокотал от рева десятков машин, которые шли на посадку и взлетали, со свинцового неба время от времени опускались разрозненные снежинки.

Самолет пробил толстый слой облаков и вскоре очутился под ясным голубым куполом неба. Над нами сиял бездонный свод, чистый, прозрачный, будто вымытое стекло, а далеко внизу лежала бесконечная равнина облаков, неподвижная и белая, как ледяная пустыня. Я положил машину на курс, указанный в поданной перед полетом заявке, к всемирно известному курорту. Так мы летели минут двадцать, потом я резко переменил курс и повел самолет прямо на север, заставив его подняться на высоту около десяти тысяч метров. Убедившись, что все идет как надо, я включил автопилот и пересел в кресло для курения. Лиза, поднявшаяся в этот день необычайно рано, сладко спала и счастливо улыбалась во сне.

Год тому назад директор Международного метеорологического института пригласил меня поохотиться на голубых песцов в северной части Напландской низменности. Наслушавшись всяких чудес о суровой красоте вечнозеленых северных лесов, о тишине, покое, мелодичном скрипе санных полозьев, я пошутил:

— А что, если я влюблюсь в вашу северную природу и надумаю навсегда остаться среди вечнозеленых хвойных лесов?

— Что ж, у нас есть в тех краях небольшая метеорологическая база, — сказал директор и засмеялся. — Назначим вас метеорологом, женим на напландской девушке, и вы станете самым счастливым человеком в мире!

Голубые песцы и напландские девушки, разумеется, сразу же вылетели у меня из головы, но вчера, возвращаясь из «сердца Африки», я почему-то вдруг вспомнил эту шутку и ухватился за нее как утопающий за соломинку. Я решил искать в этом далеком краю спасение от боли, которая терзала мою душу, мне думалось, что там я найду ответ на вопросы, которые не давали мне покоя, ставили под сомнение всю мою предыдущую деятельность, мои будущие проекты, научные идеи. Появление нового типа гомо сапиенс, возникновение порядков, которые тут и там уже давали себя знать, требовало как можно скорее принять меры — остановить наступление машин на душу современного человека.