Так вот, эта индейка, которую ты видишь на столе, одна из тех, из последних. И потому я тебе сказал, что ты много потеряешь, если не приедешь ко мне. Ну да ладно. Я хотел поздравить тебя с высокой наградой. Позволь мне в твою честь осушить этот кувшин вина и пожелать тебе здоровья, новых кибернетических установок и — звания академика. Твое здоровье!

— Будь здоров! — сказал я и потер лоб: у меня кружилась голова.

Когда окружающие предметы перестали прыгать и двоиться, я позвонил Лизе. Долгое время на экране не было ничего, кроме серо-белых черточек, потом эта мерцающая завеса мгновенно исчезла и появилась Лиза, словно вынырнувшая из небытия. Она была в ночной сорочке, на плечах — легкая шерстяная шаль.

— Здравствуй, Лиза! — сказал я. — Я, случайно, тебя не разбудил?

— Нет… впрочем, да, — Лиза сделала попытку улыбнуться. — Я только было задремала. Как твои дела? Когда ты вернулся?

— Лиза, — сказал я и запнулся. — Ты говорила, что хочешь отправиться со мной в путешествие.

— Я хочу быть с тобой! — ответила Лиза.

— А если мое путешествие будет тянуться месяцы, годы? — спросил я.

— Значит, и я буду путешествовать с тобой месяцы и годы. А почему ты спрашиваешь?

— Я прошу тебя подумать серьезно.

— Все равно, — сказала Лиза, — другого я не придумаю. — Она наклонилась, чтобы поднять край шали, и я увидел на экране ее небольшие округлые груди.

— Гм. В таком случае, ты должна завтра утром, в пять часов, быть у меня. — Помолчав, я добавил. — И захвати все необходимое.

Потом, когда разговор уже давно был окончен, в моем сознании неожиданно всплыл вопрос. Интересно, почему она вышла разговаривать в холл, когда в спальне — я отлично знал это — тоже есть телефон. Этот вопрос в какой-то мере интересовал меня, но я слишком устал, чтобы копаться в нем. Махнув рукой, я вызвал Эм-Эм. Когда он явился, я сказал:

— У меня к тебе три просьбы. Во-первых, узнай, на каком аэродроме стоит самолет, который я получил в награду, и распорядись чтобы к шести часам он был готов к вылету. Во-вторых, приготовь в дорогу мои вещи согласно указанию «А» и, в-третьих, разбуди меня без десяти пять и сообрази в большой столовой завтрак на двоих.

Но Эм-Эм не пришлось меня будить, я проснулся после кошмарного сна вскоре после полуночи. Самого сна я не помню, все затянуло глубокой непроницаемой зеленой мглой. В душе остался осадок болезненной печали, похожей на тоску человека, который навсегда расстается с любимым существом. Я долго всматривался в светящийся циферблат электронных часов и всячески пытался вдолбить себе, что причины тосковать о чем бы то ни было у меня нет, что тоска — это плод фантазии авторов старинных книг, что если я убегу от своей работы, уеду из большого города, избавлюсь от того же Эм-Эм, который часто мне надоедает, то это только к лучшему, — в будущем у меня все будет хорошо. Но мне так и не удалось ничего доказать, я понял, что хитрю с самим собой; отчаявшись побороть это чувство, я дал ему полную волю — пусть бушует, пока не выдохнется.

К трем часам выдохся я сам, а может, просто испугался, потому что из неведомых темных уголков высунули мышиные мордочки подлые вопросы, они интересовались, хорошо ли я все продумал, не лучше ли отложить отъезд на север на завтра или, скажем, на послезавтра. Я как ужаленный вскочил с постели, побежал в ванную и встал под холодный душ. Потом оделся по-дорожному и пошел в кабинет просмотреть бумаги.