|
Выглянув из-за его плеча, я захлебнулся испуганным криком. Всегда боялся попасть в пыточную, а как известно, чего боишься, то тебя и настигает. Длинный, почерневший от смрада факелов, подвал долго насмехался протяжным эхом и погрузился в зловещую тишину. Потрескавшиеся кирпичные стены ощерились зубастыми пилами, кривыми ножами и топорами палачей. У них, кособочась, будто приготовившись к броску, застыли багровые от пятен столы. Над свободным, от кривоногих стульев с гвоздями, железных шкафов, раскрывших смертоносные объятия и растяжек с ещё влажными от ужаса жертв ремнями, проходом свисали ржавые крючья и решётки с шипами.
Сглотнув, я попятился, но дверь, безжалостно хлопнув, закрылась, заскрежетав задвигаемым засовом. – Проходите, гости дорогие! Кто бывал, тот не задержится, остальные вспомнят худшее! В дальнем тёмном углу за прожжённым оплывшими свечами столом, склонилась над заскорузлыми бумагами, седая, коротко остриженная голова. Подталкиваемый архивариусом, я засеменил по хрустящему полу. Под ногами скрипели грязные опилки, смердевшие гнилью и кровью. У меня даже закружилась голова. А от вкрадчивого, холодного и липкого голоса оледенела спина. На столе, едва не касаясь свечей, мелькали пёстрые игральные карты. Скрюченные белые пальцы с длинными жёлтыми ногтями, ловко переворачивали их рубашкой вниз, накидывая одну на другую. Когда, пиковый туз упал на червовую шестёрку, картинка ожила, из-за щита выскользнула драконья башка и сцапала одно из пурпурных сердец. С соседней бубны спрыгнул рыцарь в тяжелых доспехах и рубанул алебардой по чешуйчатой шее. За ним бросились крестовые стражники с мечами и в глазах совсем зарябило. – Спасибо на добром слове, и тебе зелий от хвори в достатке! – ответил Оливье. Седой распрямился, уставив на нас немигающие жёлтые глаза. Карты замерли и закрутились на месте, замелькали драконы, клинки и пышные платья. – Принесла вас радуга в недобрый час! Поди разберись кто наследник, кто предатель! Виноваты все. Особенно враги и шпионы. Его взгляд остановился на мне. – Лет пятьдесят не слышал оборотня, – обронил он, обращаясь к самому себе. – Должен представиться. Гости редкие… Приподнявшись, всё также крючась и вжимая голову, он сообщил: – Глава тайной канцелярии, Сыч! – Очень приятно! – отвесив шутливый поклон, пропел дядя. – Давно не виделись, пешая чайка! Я тоже хотел сказать, как меня зовут, но не смог. Жёлтые глаза завораживали, а от сырого подвала простудилось и умерло самообладание. Я едва держался на ногах, а себя в руках. – Не тужьтесь, – разрешил Сыч, нахохлившись за столом. – Оборотень Люсьен Носовский, широко известный ученик запрещённого мастера Оливье. Газеты изрыгают тонны комплиментов! – уголки его тонких губ слегка поднялись. – В заговорах, пока не отличился. Дышите вонью свободы, – он приоткрыл рот, вытягивая из ящика стола лакированную красную папку и кидая поверх карт. – А Мастер Оливье насладится ароматом казематов! Глава тайной канцелярии удивленно вылупил глаза. – Ароматом казематов? – повторил он. – Казематов ароматом! Воззрившись на дядю, он сдавленно сглотнул, будто что-то застряло в горле, и скривившись склонился к папке. По-моему, все сумасшедшие садисты без ума от рифм. Это пугает посильнее пыточных механизмов. – Обезьяны изумрудные пока не подали в мировой розыск, но радуга… – Такая полосатая? – беспечно уточнил дядя. – Семицветная, – любезно подтвердил Сыч, – запрещена! Бесстыжий Константин подговорил? – Кто? – перекосило Оливье. – Брат покойного короля. Не знал? – глава тайной канцелярии вытянул шею, прищурив один глаз. – Изворачиваешься? – Теряю терпение, – расстроился дядя. |
