Сняв оружие с предохранителя, он ухмыльнулся.

— Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь более того, кто может и душу, и тело погубить в геенне… — он стал медленно поднимать пистолет. Ситуация явно забавляла его.

По-моему, серьезно запахло жареным.

— Подожди! — крикнул я. — Я…

— Поздно, сын мой… — отрешенно проговорил падре. — Поздно…

Черное отверстие дула смотрело мне прямо в лоб.

— Утверди шаги мои на путях Твоих, да не поколеблются стопы мои, — почти в экстазе произнес он, и указательный палец его, лежащий на курке, пришел в движение.

ГЛАВА 4

Падре не успел сделать свое черное дело. Мощный взрыв, расщепивший в щепки дверь подвала и отбросивший толстяка к противоположной стене, грохнул, словно гром среди ясного неба, заодно опрокинув и меня навзничь, присыпав пылью, осколками и прочей дребеденью. На минуту я полностью оглох, но не узнать Болана, моего старого маленького Болана, прорвавшегося сквозь дымящий проем и размахивающего пистолетом с длинным глушителем, было не возможно. Он что-то орал, но звон, стоящий у меня в ушах, ничего не позволял разобрать. Чертыхаясь, сплевывая кровью и бетонной крошкой, я, сгруппировавшись, кое-как сначала встал на колени, а потом, качаясь, умудрился встать и на ноги.

К этому времени решетка, подергиваясь, начала отъезжать в сторону — Болан нашел на стене пару кнопок и мигом определил их назначение. Как только образовалась достаточная по ширине щель, я протиснулся в нее, и, обменявшись со своим спасителем мимолетной благодарной улыбкой, кинулся к лежащему без сознания падре.

Прежде всего — часы! Казалось, целую вечность я копался в складках его одежды, пока не нашел свое сокровище и не засунул его за пазуху. Болан, нервничая, уже дергал меня за рукав, дико озираясь и что-то говоря, но я по-прежнему почти не слышал его. Наконец захватив кольт святого отца, мы бросились к выходу. Я хотел было пришить падре за его разглагольствования и посягательство на мою драгоценную личность, но Болан почему-то воспрепятствовал этому, а объяснения его я не расслышал. Ну да ладно, земля круглая, еще свидимся!

Мы поднялись по пыльной, обросшей паутиной крутой лестнице и попали в узкий мрачный коридор, тускло освещаемый парой лампочек. Под запотевшим потолком пролегали грязные ржавые трубы, с которых капала вода и свисали гирлянды мерзкой мохообразной субстанции цвета хаки. Воздух был сырым и душным. Это, видимо, были подсобные коммуникации — котельная или что-то в этом роде. Болан, к счастью, прекрасно ориентировался здесь и немедля повел меня вперед по коридору. Мы миновали свежий труп в грязно-сером комбинезоне, который мешком привалился к стене, мигом взлетели наверх по следующей лестнице и оказались на улице. Как ни странно, но, кажется, уже вечерело. Или было раннее утро? Так сколько же я был без сознания? Пока не было времени выяснять.

Меня действительно держали в некоем подобии котельной, в глубине того самого парка, который я имел счастье обозревать из спальни Тинки. В десяти футах от выхода, у кустов, лежал еще один бедолага с размозженным черепом и здоровенный доберман-пинчер, которому пуля вошла прямо в правый глаз, напрочь вынеся всю заднюю часть черепа. Да, Болан поработал на славу…

В метрах двухстах виднелась темная громада замка, над которым монотонно кружила стая ворон. Только в одном окне на уровне второго или третьего этажа мерцал свет. Внешне все выглядело спокойным. Пока. А ко мне начал понемногу возвращаться слух — кажется, где-то выла собака.

Болан уверенно потащил меня сквозь кусты, абсолютно игнорируя цивильные, посыпанные гравием дорожки. Оно и правильно — так нас труднее подстрелить. Но я совсем был не в форме — ноги подкашивались, сердце готово было выскочить из груди и помчаться быстрее меня, голова трещала, желудок выворачивало наружу, дыхание и вовсе сперло, а ветки больно хлестали по лицу, обжигая кожу кипятком.