Я отхожу к апостолам, успокаивающе похлопываю по плечу Иоанна, который нервно поглядывает в сторону первосвященников

— Марк, думаешь, многие из них побоятся прикоснуться к Ковчегу?

Апостолы видимо еще не понимают, что Святыня больше не имеет прежней силы, сейчас ее в скрижалях — крупицы. Если они и наберут снова силу, то уж точно не завтра и даже не в ближайшее время. Свет покинул мир. Но у нас осталась надежда на его возвращение.

— Не знаю, Иоанн. Сейчас увидим…

Тем временем, «Хоттабыч» молча встает со своего места и гордо направляется в сторону выхода. Через минуту его примеру следуют еще двое. И еще… и еще. Что удивительно — далеко не все из них старики, есть там и довольно молодые иудеи. В общей сложности Зал покинуло человек двадцать. Но остальные вроде бы твердо намерены остаться, и они пересаживаются поближе друг к другу, сплачивая ряды. Даже как-то легче дышать стало.

— Что теперь, Примас? — подает голос Никодим

— Свидетельствовать веру не потребовалось — пожал плечами я — Все само решилось. Теперь Синедрион должен избрать своего нового наси и представить его префекту на утверждение. Но я так понял, что все здесь единодушно хотят видеть на этом посту только одного человека — уважаемого равви Гамлиэля ха-Закена. Так стоит ли терять время на ненужные обсуждения?

Первосвященники одобрительно гудят, с места поднимается тот самый рассудительный первосвященник средних лет, который мне так понравился. Прикладывает руку к груди, уважительно кланяется своим коллегам, благодарит их за оказанное доверие. Все теперь вопросительно смотрят на Понтия Пилата

— Да, будет так — поднимается он с места — властью, данной мне Кесарем, я утверждаю ваш выбор. И утверждаю новый состав Великого Синедриона. Позже предоставите мне список и сами изберете Малый Синедрион. А сейчас я оставлю вас, меня ждут другие дела.

Коротко кивнув всем на прощанье, он, чеканя шаг, устремляется к дверям. На полпути вдруг притормаживает и оглядывается на меня

— Марк, на пару слов…

Я провожаю его до самого выхода из Храма. По пути Пилат спрашивает меня

— Надеюсь, мне больше не о чем беспокоиться? Отныне Синедрион прекратит свои интриги?

— Синедрион точно прекратит. И станет наконец тем, чем он и должен быть — Школой Закона. Но я не могу тебе ручаться за тех, кто сегодня покинул Зал тесаных камней.

— На это есть Тиллиус, и пусть теперь у него голова на их счет болит.

— Пилат, но ты же понимаешь — «отступники» сейчас бросятся к зилотам, и те от них обязательно узнают, что мы повезем в Кесарию золото.

— Думаешь, они посмеют напасть на римских легионеров?

— Почти уверен. Потому что это их последний шанс вернуть храмовые богатства. К тому же я не удивлюсь, если в сокровищнице Храма хранились и личные деньги некоторых первосвященников — ведь это самое надежнее место во всем Иерусалиме…Было.

— Хорошо, я поговорю с Аппием Мароном. А ты разберись с Храмом и учениками Иешуа. Они тоже войдут в состав Синедриона?

— Боже упаси! — смеюсь я — у них нет знаний, чтобы быть на равных с первосвященниками. Их судьба совсем другая — нести свет истинной веры разным народам. Этим они вскоре и займутся, отправившись путешествовать по всему миру. А в Иерусалиме при Храме останутся Иосиф и Никодим, этого будет достаточно.

— …Надо было избрать главой Иосифа. У нас с ним эээ… хорошие отношения.

Да уж. Известно какие у вас отношения…! Один дает взятки, другой берет их.

— Это была бы слишком большая встряска для Синедриона — пожимаю я плечами — А нам нужен еще один бунт в Иерусалиме? К тому же у Иосифа сейчас будет много других дел.