Райдер поднялся и зашагал к выходу. Провожая его отстраненным взглядом, Ребекка не сделала ни малейшей попытки остановить Кортни.

Если не считать шести тысяч фунтов, хранившихся в каирском отделении банка «Бэрингс», почти все состояние торговца заключалось в товарах, доставленных в осажденный город. На складе покрываются пылью восемнадцать тонн слоновой кости: пять шиллингов за фунт, но лишь после того, как груз доставят в Каир. В Хартуме за него не выручить и мешка дурры. То же и с полутора тоннами камеди – липкими черными кирпичиками высушенного сока акации. Камедь служила весьма ценным сырьем при производстве предметов искусства, косметических средств и типографской краски. В Каире эти полторы тонны принесли бы их владельцу несколько тысяч фунтов. Четыре складских помещения до потолка набиты тюками шкур, выменянных у опытных скотоводов, племен динка и шиллук. Еще одну огромную комнату заполняли товары, пользующиеся особым спросом на местном рынке: мотки медной проволоки, бусы из венецианского стекла, топоры, подковы, ручные зеркальца, старые мушкеты, бочонки дешевого пороха, штуки коленкора и хлопка из Бирмингема плюс прочая мелочь, так радовавшая сердца туземных князьков и их подданных.

В просторных клетках у задней стены склада Райдер держал диких животных и птиц – они тоже сулили хороший доход. Эту живность ловили в саваннах Экваториальной провинции, а затем переправляли на баржах в Хартум. Здесь добыча ловцов отдыхала, набирала потерянный вес, привыкала к людям. Те, в свою очередь, изучали привычки животных, чтобы довезти их в целости и сохранности до Каира, где и продать на аукционах. За редкими, наиболее интересными созданиями природы приезжали дельцы из Рима и Неаполя – и уж они-то не скупились. Европейские зверинцы платили по сотне фунтов за особь.

Но самое ценное имущество Кортни хранил за стальной дверью, прикрытой пушистым персидским ковром: сто тридцать холщовых кошелей, полных серебряных талеров – желанной на всем Среднем Востоке валюты. На каждой монете красовался профиль пышногрудой богемской королевы Марии Терезии. Для абиссинцев и их соседей, жителей Мутесы и Буганды, Хадендовы и Саара, серебряный талер служил единственным средством денежного обращения. Но сейчас особой торговли с ними не предвиделось: старейшины этих отдаленных племен почти всех своих сородичей привели под зеленое знамя джихада.

Райдер невесело усмехнулся. Интересно, согласится ли Махди на сделку со среброликой Марией Терезией? Скорее всего нет. Говорят, он уже награбил себе не менее миллиона фунтов.

Помимо кошелей с монетами, в комнате имелись и другие сокровища: пятьдесят мешков дурры, два десятка ящиков с кубинскими сигарами, шестьдесят бутылок «Хайна» и полсотни фунтов абиссинского кофе.

«Китаец Гордон расстреливает спекулянтов? Надеюсь, что, поставив к стене, он не забудет завязать мне глаза и предложить последнюю затяжку», – подумал Кортни, но тут же посерьезнел. Пока генерал не конфисковал «Ибис», Райдер рассчитывал переправить большую часть своих грузов в Каир. А самые громоздкие и менее ценные вещи Башит доставит на верблюдах в Абиссинию, а может быть, даже дальше, в какой-нибудь порт на побережье Красного моря. Хотя армия Махди перекрыла дороги, пролегавшие по берегам Голубого Нила, в блокаде имелось достаточное количество брешей. Самая широкая из них находилась на границе пустыни, рядом с местом слияния двух рек, где стоял Хартум. Город здесь защищал лишь узкий канал. Люди Гордона зачем-то усердно расширяли и углубляли протоку, за которой на сотни миль простирались барханы с редкими акациями. Даже дервиши обходили эти места стороной.

Саид Махтум, один из немногих эмиров, еще не пришедших под знамена Махди, уже договорился с Райдером о цене, по которой подгонит к городу верблюдов – почти вплотную, под прикрытие невысокой скалистой гряды. Там Башит погрузил бы товар и доставил его через суданскую границу в предгорья Абиссинии.