– Этим утром я видела письмо, и адрес на нем было указан – Четыре. У письма были ножки, и ножки были одеты в сапожки. Хотя письмо доставила почтовая ракета, но оно само протопало весь путь. И хотя Четыре это четыре, все это – тройная устроенная тревога, – триумфально закончила она.

За этим последовала короткая, растерянная тишина.

– Это совсем не похоже на вранье, – обратилась на своем языке к Уэбу Эстелль. – Это скорее похоже на загадку.

– Это нечестно, – в то же самое время начал выговаривать строгим голосом лидер Онианской ребятни девятилетней девчушке. – Мы еще не объяснили правил переворота.

Он повернулся к Уэбу и Эстелль.

– Еще одна часть игры – это попытаться рассказать историю, которая совершенная правда, но звучит как ложь. При перевороте, судьи наказывают вас за каждое вранье, на котором они вас подловят. Если вы не пойманы – вы сказали полную правду; что выиграет один круг даже над полной ложью. Но было нечестно со стороны Пилы попытаться проделать переворот прежде, чем мы вам объяснили его правила.

– Я вызываю один раз, – важно объявил Уэб. – Действительно ли это утро было? Если да, тогда мы знали; но мы не знали.

– Это утро, – настаивала Пила, защищая перед лицом очевидного неодобрения своих соратников свой переворот. – Вас тогда не было. Я видела, как вы ушли.

– А как ты можешь все знать об этом? – спросил Уэб.

– А я тут была неподалеку, – ответила девочка. Неожиданно она не удержалась и захихикала. – И я слышала, как вы оба разговаривали, тоже, на склоне холма.

Так весь ее этот ответ был произведен на быстром, хотя и весьма с сильным акцентом beche‑de‑mer Бродяг, очевидно не было необходимости задавать дальнейшие вопросы.

Уэб испытывал с большим трудом удерживаемое вежливое обращение с женщинами, но все же предложил Пиле свою самую вежливую из улыбок. – В этом случае, – официально произнес он, – ты выиграла. Мы благодарим тебя из самых глубин наших сердец. Это – хорошие новости.

Он так и не смог решить определенно, сказались ли его неполное знание Онианского языка, превратившее эту вежливую речь в нечто вроде «Чертовски гримасничаешь, не смотря на то, что тебе девяносто» или «Почему это я выгляжу похожим на кусок коричневой дыни?» или все же ему удалось сказать то, что он намеревался, но к его великому удивлению, Пила расплакалась.

– О, о, о, – заревела она. – Это мог быть мой самый первый переворот. И ты победил меня, ты победил меня.

Судьи уже собрались тесной кучкой и что‑то обсуждали. Несколькими минутами позже, Сильвадор, лидер ребятни, мягко погладил по голове плачущую Пилу и сказал. – Ну, а теперь успокойся. Напротив, наш друг Уэб должен быть наказан за вранье.

Подмигнув, он предложил свою руку Эстелль, и она поднялась на ноги распутав одним грациозным движением тот узел, в который она себя завязала, во время игры во вранье.

– Этот штраф включает в себя и нашего друга Эстелль, – зловеще добавил он. – Вы оба должны пойти с нами, прямо в город и быть, – тут он принял позу палача, – погружены в сон на некоторое время.

– Нет, – возразил Уэб.