– Привет, – сказала Эстелль, снова приподымаясь.

– Привет, – запинаясь, ответил высокий мальчик. – Да?

На какой‑то момент, он похоже, замешкался; но затем, улучшив ситуацию, он присел и и продолжил на простейшем Онианском, каком только смог.

– Вы отдохнули. Да? Сыграем в другую игру?

– Только не я, – ответил почти негодующе Уэб. – Лучше сыграем в Матрицу вчера, завтра, в какой‑нибудь день. Да?

– Нет, нет, – ответил Онианин. – Не Матрица. Это другая игра, игра отдыха. Вы играете в нее сидя. Мы называем ее игрой в неправду.

– А. И каковы же ее правила?

– Каждый играет по очереди. Каждый рассказывает историю. Это должна быть настоящая история, но без какой‑либо правды в ней. Другие игроки – судьи. Вы получаете очко за каждую мысль, которая правда в рассказе. Побеждает тот, кто меньше всего набрал очков.

– Знаешь, я похоже упустила по меньшей мере пять ключевых слов в том, что он сказал, – обратилась Эстелль к Уэбу. – Как это все на самом деле, повтори‑ка.

Уэб быстро объяснил. Хотя его владение разговорным языком планеты Он ограничивалось временами прошлого подлежащего, настоящего возбудимого и будущего безысходного, его словарь, представлявший довольно пеструю неботаническую смесь родов и корней и несмотря на его склонение в одной массивной несклонности уклонения, он заметил, что довольно неплохо начал разбираться в языке, по крайней мере тогда, когда на нем говорили медленно. Вполне возможно, что и он так же упустил те же пять слов пока говорил мальчик‑Онианин, но он понял значение всего сказанного из самого контекста. Эстелль же, очевидно, по‑прежнему пыталась перевести слово за словом, вместо того, чтобы постараться ухватить полное значение предложения.

– О, теперь я поняла, – ответила Эстелль. – Но как они оценивают превосходство одной правды над другой? Если в моем рассказе солнце восходит утром, и я скажу, что на мне одето что то такое, например, как этот хитон, снизят ли мне за это под одному очку?

– Я попытаюсь спросить у него, – с сомнением произнес Уэб. – Но я не уверен, что знаю все имена существительные, которые мне нужны.

Он перевел этот вопрос Онианскому мальчишке, обнаружив, что вынужден задать его более абстрактно, чем ему бы хотелось; но мальчишка быстро ухватил не только суть того, что он попытался сказать, но и смог сам найти возможность передать в конкретных именах существительных с внушительной догадливостью.

– Все решают судьи, – сказал он. – Но есть правила. Одежда – только маленькая правда, и это значит – только одно очко. Восход солнца на планете, подобной Новой Земле – закон природы, и это может стоить тебе пятидесяти очков. На свободной, внесистемной планете, вроде Он, это может быть частично правдой и обойтись в десять очков. Или это может быть абсолютная ложь и в этом случае – ничего. Вот почему у нас имеются судьи.

Уэбу пришлось все это передать во все увеличивающихся более простых формах, когда в свою очередь ему пришлось все это объяснять Эстелль. Но наконец, он уже достаточно уверился, что оба игрока с Новой Земли поняли правила игры. Чтобы придать этой уверенности двойную надежность, он попросил Ониан начать первыми, так чтобы он и Эстелль смогли познакомиться и различными видами вранья, наиболее похвального и тем образом, каким судьи из игроков наказывали за каждую нечаянную правду.

Первые два рассказа почти что убедили его, что он был чрезмерно осторожным.