– Нет, – возразил Уэб. – Мы уже должны идти. Он, пошатываясь, встал на слегка затекшие ноги.

– Пожалуйста, – попросил Сильвадор. – Мы в действительности не имели ввиду наказание. Вы хотели учиться во сне. Вы можем привести вас к учителю во сне. Разве не об этом вы просили сегодня утром? У Пилы сегодня после полудня должны были быть два часа обучения. Мы собирались предоставить их вам; и тогда бы вы смогли выучить язык планеты Он и разговаривать с нами!

– Но каким образом мы солгали? – спросила Эстелль лукаво прищурив глаза.

– Уэб сказал, что это были хорошие новости, – торжественно провозгласил Сильвадор, – что его друг Ди уже приехала. Он солгал насчет уже свершенного факта; это стоит пятидесяти очков.

Дети с Новой Земли переглянулись друг с другом. – Уф, ну ладно, водоросли и гравитация, – неожиданно сдался Уэб. – Что ж, пошли, попробуем. Все равно мы достаточно скоро увидим Ди.

Ди просто взорвалась, когда услыхала об этом.

– Ты вообще‑то хоть что‑нибудь соображаешь, Джон? – потребовала она. – Откуда тебе знать, что именно они здесь учат с помощью гипнопедии? Как ты мог позволить детям самим бегать по совершенно незнакомой планете, даже не зная, что эти дикари могут с ними сделать?

– Он ничего с нами не сделали… – сказал Уэб.

– Они не дикари… – сказал Амальфи.

– Я то уж хорошо знаю, что они такое. Я тоже была здесь первое время, когда и ты был тут тоже. И я считаю, что это – преступная небрежность – позволить дикарям вмешиваться в работу детского разума. Или иного любого цивилизованного разума.

– А как именно ты определяешь цивилизованный разум? – в свою очередь потребовал от нее Амальфи. Но он сразу же понял, что это бесплодный вопрос и вдобавок еще и язвительный. Он достаточно хорошо смог разглядеть, что она осталась той же самой девочкой, которую он встретил во время разборки с Утопией – Гортом. Она осталась той же самой женщиной, которую он продолжал любить, тем же светлым физически обликом, который он мог лелеять вплоть до самого конца времени. Но она постепенно старела – и как можно объяснить это женщине? Ониане и дети приближались к концу времени, испытывая при этом отношению к нему, как к чему‑то новому, какому‑то новому опыту. Но Ди, Марк и Амальфи, а с ними – действительно и все население Новой Земли, подходили к этому с позиций века, с позиций двух материальных форм, которым суждено столкнуться; Ди ничего не хотела думать, а просто отставить в сторону это новое знание, чтобы спокойно доживать при свершившемся факте. Да и сам он никак не хотел принять за неизбежно то, что должно было произойти; и Ди ни за что не хотела, чтобы дети учили новый язык: они оба явственно проявляли все признаки наступающей старости, что сопутствовало и их собственной культуре. Да, лекарства по‑прежнему действовали; и физически они все еще были молоды; но возраст тем не менее неотрывно сопутствовал им и быть может, это было и к лучшему. В конце концов, невозможно обмануть ни время, ни градиент энтропии, но не было и надежды, кроме той, что существовала в виде Ониан и детей. Больной раком гигант – Король Будапешта и Глава Служителей в джунглях были столь же стары, как и Амальфи сейчас, когда они встретился и победил их, и с тех пор он даже заимел idee fixe [идея фикс]; хотя он по‑прежнему находился в отличном физическом состоянии, но умственно, он уже почти полностью использовать всего себя.

И оставались лишь два пути, которыми ты мог идти к своей смерти; либо ты принимал как данное, свою неминуемую смерть, либо ты отказывался в это верить. Отрицать эту проблему значило бы вести себя по детски или маразматически, как дряхлый старик.