– Отмечено. Следующей должна быть серия родий‑палладий. Наблюдайте – должна пройти диагональная дезинтеграция; она может пересечься с серией железа… – Звездочка полыхнула и взорвалась.

– Вот она!

– Отмечено, – произнес Шлосс, рассматривая пространство сквозь гамма‑лучевой полярископ.

– Засек. Вот так штука. Она пересекла барьер как цезий; и что это может означать?

– Сейчас не имеет значения, засекай. Не останавливайся для интерпретации, просто записывай.

Призрак, казалось, заколебался и слегка сморщился. Чистый разрывающий уши звук раздался из его сердца, затрепетал и умер; но умер он, переместившись вверх по частоте, в область неслышимого.

– Один час прошел, – сказал Шлосс. – Осталось еще двадцать. Как долго звучал этот сигнал?

Ответа не поступало в течении нескольких минут, затем другой голос произнес:

– Мы пока еще не определили его с точностью до мгновения. Но он был довольно коротким – примерно сорок микросекунд, и сдвигался по Допплеру не в том направлении. Он распадается во времени, доктор Шлосс – и возможно, он не просуществует и десяти часов.

– Сообщите мне данные по уровню распада с точностью до мгновения при следующем сигнале и не пропустите его. Все происходит настолько быстрее, что нам придется произвести пересчеты все эмиссионные записи по кривой распада. Джейк, а у тебя есть что‑нибудь на радиочастотах?

– Масса всего, – ответил занятым голосом Джейк. – Но пока еще ничего определенного. И все это расползается – это, как я подозреваю, в соответствии с вашим уровнем распада. Ну что за свалка!

И таким образом пролетел и второй час, а за ним – и третий. И вскоре Амальфи совершенно потерял понятие о времени. Само напряжение, беспорядок, накапливающая усталость, полная непонятность эксперимента и его объекта, все это вместе оказало свое воздействие. Со всей определенностью – это были наихудшие возможные условия, при которых приходилось собирать даже обычные данные, не говоря уже о том, чтобы снимать показания по эксперименту с такой степенью критичности, но в который уже раз Бродягам приходилось обходиться тем, что имелось в их распоряжении.

– Ну вот, а теперь все, – произнес доктор Шлосс, – отойдите. Время закрываться. Его брови были нахмурены; и эта нахмуренность росла по мере прохождения последних двенадцати часов. – Отойди‑ка подальше; последним будет уничтожен кристалл.

И исследователи и зрители – те несколько зрителей, чей интерес был достаточно силен, чтобы удержать их во время всех этих последних исследований – отошли к стенам затуманенного зала. Гул спиндиззи под их ногами поднялся как по громкости так и по высоте тона и призрак, бывший Объектом 4101 – _А_л_е_ф_н_у_л_ь_ исчез, скрытый экраном спиндиззи, поляризованным до полной непроницаемости.

Сперва сферический экран был совершенно похож на зеркало, отбрасывая гротескно искаженные изображения молчаливых наблюдателей. Затем в его центре появилась крошечная яркая точка света, медленно выросшая до болезненной бело‑голубой интенсивности. Он отбросила длинные паутины и усы ослепительного света, которые как бы пробуя в поисках выхода, плавали, переплетаясь вдоль внутренней поверхности экрана. Инстинктивно, Амальфи закрыл свои глаза и гениталии чисто рефлекторным жестом, известным всему человечеству уже более чем две тысячи лет. Когда он снова смог посмотреть, свет уже погас.

Спиндиззи смолкли и экран исчез. В освободившееся пространство рванулся воздух. Объект 4101 – _А_л_е_ф_н_у_л_ь_ исчез, на этот раз – навсегда, уничтоженный смертью единственного кристаллика соли.