|
Если устали, не отвечайте. — Еще не сплю. Но скоро засну. Какая-то часть во мне бодрствует. Она холодна и никак не заснет. Равик поставил бутылку на пол. Тепло комнаты бурой усталостью просачивалось в него. Набегали тени. Взмахи крыльев. Чужая комната. Ночь... А на улице, как далекая барабанная дробь, монотонный стук дождя... слабо освещенная хижина на краю хаоса, крохотный огонек, бессмысленно мерцающий в пустыне, чье-то лицо, глядя в которое говоришь и говоришь... — А вы это когда-нибудь чувствовали? — спросил он. Она помолчала. — Да. Только не так. По-другому. Когда я целыми днями ни с кем не разговаривала и бродила по ночам, и кругом были люди, и они чем-то занимались и куда-то шли, и у них был свой дом... Только у меня ничего... Тогда все постепенно становилось нереальным... будто я утонула и бреду под водой по чужому городу... Кто-то поднялся по лестнице. Щелкнул замок, хлопнула дверь. Сразу же глухо загудел водопровод. — Зачем оставаться в Париже, если у вас тут никого нет? — спросил Равик, почти засыпая. — Не знаю. А куда мне деваться? — Вам некуда вернуться? — Нет. Возврата нет ни для кого. Никуда. Порыв ветра швырнул тяжелые струи в стекло. — Зачем же вы приехали в Париж? — спросил Равик. Жоан ответила не сразу. Он решил, что она уже заснула. — Рачинский приехал со мной в Париж, потому что мы хотели расстаться, — сказала она наконец. Равик не удивился ответу. Есть часы, когда не удивляешься ничему. Человека, вернувшегося в номер напротив, начало рвать. Сквозь дверь доносились приглушенные стоны. — С чего же было так отчаиваться? — спросил Равик. — Потому что он умер! Умер! Был — и вдруг не стало! Не вернуть! Никогда! Умер! Уже никогда ничего не сделать!.. Неужели вы не понимаете? — Жоан приподнялась на локте, пристально всматриваясь в Равика. Потому что он ушел прежде, чем ты смогла уйти от него, подумал Равик, потому что он оставил тебя одну прежде, чем ты была к этому подготовлена. — Я... я должна была относиться к нему иначе... я была... — Забудьте об этом. Раскаяние — самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее. Жоан ничего не ответила. Равик увидел, что она отпила глоток и снова откинулась на подушку. Было что-то еще... но он слишком устал, чтобы думать. Впрочем, ему все было безразлично. Хотелось спать. Утром предстояла операция. Остальное его не касалось. Он поставил пустую рюмку на пол, рядом с бутылкой. Странно, где только иной раз не приземлишься, подумал он. VI Когда Равик вошел, Люсьенна Мартинэ сидела у окна. — Ну что? — спросил он. — Каково первый раз встать с постели? Девушка посмотрела на него, потом в окно — на серый пасмурный день — и снова на него. — Плохая погода, — сказал он. — Нет, — ответила она. — Для меня хорошая. — Почему? — Потому что не надо выходить на улицу. |
