Фонари зажглись по всей улице — тоже разноцветные, розовые оранжевые и синие, мигом придав обшарпанной Покаянной какой-то праздничный и веселый вид. Обшарпанные старые стены и пыльные огрызки деревьев отступили в густую тень, припрятались до поры. Это было красиво — уходящая вдаль улица расцвеченная цепочкой разгорающихся фонарей, а над ней светлое закатное небо.

Однако, на освещенном синим мерцающим светом лице Хонорова была только нервозность и озабоченность. Он вздрогнул, когда заработал фонарь, а теперь вот оглянулся назад в образовавшуюся густую тень между домами.

«А ведь он боится, — подумал вдруг Мельников, — тоже боится!»

— Говоришь, город полон чудовищ? — спросил он вслух.

— Да, — откликнулся его спутник слегка отстраненно, — Прибавим шагу. Сейчас ночь, а он очень любит темноту.

— Кто, он? — спросил Василий.

Но Хоноров только нервно качнул головой.

— Смотри на небо! — приказал он резко.

Василий поднял голову и вгляделся в закатное небо. Ничего.

— Не туда, правее, вон над крышей того дома. Ты видишь его?

Приглядевшись внимательнее к указанному строению, Мельников различил на его крыше какое-то шевеление. Он, не отрываясь, смотрел, как что-то черное ползет по крытому шифером скату, а потом вдруг соскальзывает вниз и, вместо того, чтобы упасть, распахивает широченные слабо обрисованные крылья и взмывает в небо стремительным силуэтом.

— Кто это? — спросил Мельников.

— Откуда я знаю, — пожал плечами его спутник, — чей-то страх. Чей-то вечный спутник.

Они быстрым шагом шли дальше и на перекрестке свернули с Покаянной на Ратную улицу, еще более запущенную и обшарпанную. Тут даже фонари не помогали, да и не было их почти — горел, дай бог, один из четырех.

— Они везде, их все больше и больше. Вон, смотри, кто там роется в мусорном баке? Бомж? Бродяга?

— Нет, — тихо сказал Мельников, — их больше не осталось в городе.

— А ну, пшла! — рявкнул Хоноров на смутно виднеющуюся в темноте тень.

Та проворно выскочила на свет, на миг замерла — крупная серая собака. Она смерила двоих потревоживших ее зеленоватыми удивительно дикими глазами, а потом легко заскользила прочь.

— Зверь, чудовищный зверь, принявший обличье пса! — провозгласил Хоноров и двинулся дальше. Василий последовал за ним с некоторым сомнением, ему все меньше начинала нравиться эта темная улица. Эти шевеления в густой тени зданий.

— Послушай… — сказал, было, он, но тут Хоноров остановился. Замер как изваяние. Потом обернулся к Мельникову — глаза его растерянно бегали, голова смешно наклонена.

— Ты что-нибудь слышишь?

Ваську стало смешно, смешно до истерики и колик. Этот спаситель рода человеческого стоит и прислушивается к тьме, как малый ребенок, который впервые отважился гулять во дворе до темноты. Ничего смешного в их положении, в общем-то, не было, особенно, если вспомнить Витька — потустороннего следопыта, который сейчас рыскал где-то в городе.

— Я много чего слышу. — Сказал Василий, — я слышу, как лают собаки и шумит вода у плотины. Еще музыка где-то… далеко.

— Нет, — напряженно сказал Хоноров, — такие характерные звуки. Хлюпающие…

Мельников честно послушал, но ничего подобного не уловил.