Впрочем, скоро наткнулись на первый островок жизни — полтора десятка человек, стоящих гуськом друг за другом. Крошечный огрызок, казалось, вечной очереди за водой. Стоящие совсем промокли, замерзли, выражение их лиц было страдальческим, а у некоторых, дошедших до крайней стадии, напоминало гримасу подвергшихся химическому отравлению. При появлении вооруженных людей очередь подобралась и бессознательно сплотилась в более тесную группу. Кто-то вынул из кармана нехорошо блеснувший огнестрел, у остальных замелькали в руках ножи. Смотрели выжидающе и подозрительно. Дряхлая бабка с искаженной, безумной гримасой прижимала к себе канистру с водой — главное достояние, не обращая внимания на ту же воду, что кругом сыпалась с мрачных небес. Сморщенные губы шептали неслышимые ругательства, обращенные без сомнения к проходящим.

Влад нервно дергал плечом, отягощенным «ингремом», ему не нравилось, как выглядит родной город. Замечал ли он такое раньше? Ведь выходил же из дома в последнюю неделю?

И замечал и не замечал одновременно. Отягощенный бытом, поисками воды и пропитания, зарабатыванием денег, этими бесчисленными жизненно необходимыми мелочами, он видел нарастающую кругом разруху, но считал ее само собой разумеющейся. Может быть, он надеялся, что со временем все придет в норму, успокоится, и снова наступит ровная гладь размеренного бытия?

И вот, не наступила. Напротив, некий черный шторм только набирает силу, хотя и смел уже десятки, а то и сотни людских судеб.

Или нет, тут даже не шторм, тут, скорее, мазутное пятно, что расползается медленно, но верно, подминая под себя все новые километры пресловутой ровной глади. Она и остается ровная, но теперь уже мертвая.

На тротуаре наискосок, уперевшись покореженным носом в кирпичную стену дома, стоял автомобиль. Бодрое оранжевое пламя вырывалось из его нутра и огненным джинном возносилось вверх. Кирпичи дома уже успели почернеть от копоти. Слышно было, как потрескивает, сгорая, краска на корпусе. Несколько угрюмых личностей бомжеватого вида (возможно, те самые беглые дачники) грели руки над этим своеобразным костром. Задних шин у машины не было, остались лишь культяпки дисков. Кто и как умудрился снять колеса с горевшего автомобиля, осталось загадкой.

Дивер неодобрительно покосился на побитую машину. Авто было из дорогих и все испещрено дырками от пуль. Мерзко воняло жженой резиной.

На перекрестке с Шоссейной Влада и компанию ждали. Сам Владислав, Белоспицын и Степан шли впереди, а Дивер чуть приотстал, заглядывая в один из смежных дворов.

Откуда-то сбоку вышли трое, все как один в кожаных, мокро поблескивающих куртках. У двоих через плечо перекинуты брезентовые ремни с АКСУ, у третьего — старая, с рябым от времени стволом двустволка.

Лица у всех троих были невыразительными и неприметными, так что их вполне можно было принять за остатки воинства Ангелайи, если бы любой человек в городе не знал точно — этих самых остатков не осталось. Все сгибли в последнем разрушительном взрыве.

— Стойте! — коротко сказал один, наставляя короткий ствол автомата на Владислава, — руки от оружия убрали! Документы!

— Что? — спросил Сергеев.

Невыразительное лицо автоматчика перекосило гримаса раздражения:

— Документы, говорю, есть? — процедил он.

— Да вы кто, собственно? — спросил Белоспицын.

— Городское самоуправление. Командированы на патрулирование города. Так документы есть или нет?

— Ничего не слышал про самоуправление. — Сказал Степан.

— Это твои проблемы, — произнес тот, что с ружьем, — всех лиц без документов приказано сопровождать в изолятор и держать там до полного выяснения личности.