Встали, взяли оружие — все новенькое, современное, Босх не скупился. Рябов с наивным детским интересом изучил массивный пулемет Калашникова, прежде чем подвесить его себе на шею.

— Этого пустим впереди! — шепнул Босх Кобольду, большой знаток теоретики пушечного мяса.

— Ну, пошли…

Подле выхода из пещер на вечной стоянке примостился броневик Босха — надежная машина, на которой и следовало бы выезжать на охоту за людьми. Увы, шальной осколок пробил бак. Еще тогда, и от него не защитила даже броня, раньше времени приковав средство передвижения к крошечной площадке на территории внутреннего периметра.

Здесь было тихо и сумрачно. Чуть в стороне возвышался белокаменный, исчерченный трещинами дом — здесь когда-то были кельи монахов. Над головой угрюмой краснокирпичной стелой возвышалась заводская труба, скоблила копченой верхушкой низкие облака. Уходящие вниз «чумные» говорили, что по ночам там зажигают красные огни, как встарь, но никто из нового отряда Босха сам этого не наблюдал. Место здесь было неуютное и мрачноватое, но по иронии судьбы именно здесь было безопаснее всего в городе. Только здесь можно было пережить близкий Исход.

— Стрый? — вдруг спросил Васютко. — Стрый ты чего?

Названый стоял в дверях ведущего в катакомбы хода. Автомат на шее, во взгляде растерянность. Но когда на него стали оборачиваться, поднял голову и даже посмотрел на них с вызовом.

— Нельзя идти! — сказал он.

— Как нельзя?! Ты сдурел что ль…

Стрый взмахнул руками, автомат подкинуло, он стукнулся по груди, и Малахов болезненно скривился:

— Это… — сказал страдальческим тоном, — это… неправильно!!!

— Да что неправильно, Стрый?

— Все!!! — заорал тот. — И он! — ткнул рукой в Хонорова, который безразлично стоял со своей цепью, живо иллюстрируя проблему рабства. — И «чумные»! И замок! И Плащевик тоже!!! Я не хочу! Не хочу ради него лезть под пули!

— Я понял, Стрый! — сказал Босх и кивнул Рябову.

Тот, весело осклабившись (улыбка его со временем по бессмысленности все больше напоминала оскал человека-зеркала Витька), вскинул пулемет и выцелил Стрыя. Малахов испуганно подался назад. В пять шагов преодолев расстояние между ними, Рябов больно ткнул Евгения стволом в живот. Буйный отец семейства наслаждался ситуацией.

— Хочешь ты этого или нет, — тоном образцового родителя, читающего нотации непутевому отпрыску, произнес Босх, — но ты уже под пулями Стрый. Тебе только надо выбрать — под чьими именно. В тебя попадут ОНИ, наша дичь, или тебя пристрелим мы. А это позорно, так умереть, Стрый. Позорно. Ты, пусти его вперед.

И Стрый получил пинок, который продвинул его в передовой отряд. Итого, впереди эдаким живым щитом шли уже трое — Рябов, который был блажен в своем безумии, Стрый, который напротив отчаянно боялся, и Евлампий Хоноров, который соображал очень плохо и потому все пытался идти вперед, натягивая свою цепь, как не в меру ретивый молодой пес, только что выскочивший на прогулку с хозяином.

На выходе с заводской территории их поджидала батальная картина без самой собственно баталии — золотистая россыпь гильз, словно перерытый бульдозером асфальт, росчерки пуль на стенах. Все было довольно свежим.

— Это что? — спросил Рамена, — воевали что ли?

— Курьеры разбираются. — Ответил Босх. — Эх, кабы не Исход, ходили бы они все подо мной. Да что там, поздно теперь.

— Чую! Чую! Чую! — страстно молвил Хоноров в дневную прохладу.

— Чуешь? Веди.