И точно – вечером он получил получку. Он пришел за мной в детский сад очень веселый, с большой плюшевой совой под мышкой. Я сразу бросила и подруг, и игрушки и побежала к Адольфу. Как обычно происходило в таких случаях, для меня весь мир перестал существовать, когда я его увидела.

    Но странное дело! Когда Адольф был печален и беден, когда он ласково поглядывал на меня сквозь свои черные волосы, я видела, что и для него нет никого роднее, чем я, и испытывала ни с чем не сравнимую гордость. А теперь, когда его охватила радость, он вдруг показался мне чуть-чуть чужим. Самую малость, на крохотный миллиметрик. Но этот миллиметрик ранил меня в самое сердце.

    Получив деньги, Адольф, как и все, кому выдали получку, стал больным.

    Болезнь протекала недолго, но тяжело. Наша задача была – потратить все как можно быстрее. Быстрее, пока деньги не обесценились. А это происходило с каждым днем, и все ощутимее.

    Адольф стал деловитым и отчужденным, он все время куда-то уходил, оставляя меня одну, а когда возвращался, то молчал и даже не открывал глаз, так он уставал. В конце концов Адольф раздобыл крупы и муки. На остаток получки мы купили кресло с высокой спинкой и маленький круглый коврик, похожий на водоворот. Иногда по ночам я запугивала саму себя и думала, что когда-нибудь этот водоворот втянет в себя Адольфа и я больше никогда его не увижу.

    Я очень боялась потерять Адольфа. Ведь у меня больше никого не было.

    * * *

    Вообще-то, у каждого человека должны быть отец и мать, а не только отец. Теоретически (но только теоретически!) я знала, что мама у меня была. Она меня очень любила. Но об этом я знала только со слов Адольфа. Сама я ровным счетом ничего не помнила.

    До четырех лет я вообще не понимала, что у человека должны быть не только отец, но и мама. Через год после того, как я начала посещать детский сад, я решила выяснить у Адольфа одну странную вещь, которая поразила меня еще в первые дни. Как-то недосуг было заговорить об этом, но тут я взяла и спросила:

    – А почему за некоторыми детьми приходит не папа, а женщина? Разве женщинам дозволяется иметь детей?

    Адольф густо покраснел – я даже испугалась – и открыл мне истину. Насчет матерей.

    Я очень удивилась.

    – Это так необходимо – иметь мать?

    – В биологическом смысле – да, – туманно ответил Адольф.

    Я сразу стала ненавидеть этот биологический смысл, поскольку заподозрила в нем нечто зловещее.

    Но поскольку я была дочерью Адольфа, то отступать я сочла постыдным и потому продолжила вопросы:

    – И что, у меня тоже была такая?

    – Да, – сказал Адольф и заплакал.

    Я перепугалась до смерти. Я никогда раньше не видела, чтобы взрослые плакали. Обычно плачут дети, но они даже не плачут, а кричат или ревут. А Адольф просто молча залился слезами.

    Он стоял и плакал, а я стояла рядом, держась за его руку, смотрела на него и тряслась от ужаса. Потом он вытащил из кармана бумажный носовой платок, обтер лицо, сунул платок обратно в карман и сказал мне:

    – Идем.

    Я ковыляла за ним спотыкаясь, а он очень быстро тащил меня к трамвайной остановке.

    В трамвае он сказал:

    – Твоя мама умерла.

    – Она не любила меня?

    – Почему?

    – Если бы она любила, она захотела бы не умереть.