Иногда я сердилась на Библию за то, что она отвечала не прямо на поставленный вопрос, а ходила вокруг да около. Особенно это бывало досадно, когда меня охватывало острое любопытство, а в книге, как назло, одно противоречие громоздилось на другое. В моей голове многие вещи просто не укладывались. Однажды я спросила Адольфа, как можно следовать Библии, если она требует от меня возненавидеть моего отца.

    – Разве ты не ненавидишь меня, когда я мешаю тебе играть или когда требую, чтобы ты помыла посуду? – удивился он.

    Я затрясла головой так, что мои косички больно захлопали меня по ушам, а в мозгу все зазвенело.

    – Нет, нет, нет! – закричала я. – Я всегда тебя обожаю! Всегда!

    * * *

    В первом классе учительница отвела меня в сторону и спросила:

    – Лиза, дорогая. Это твой отец стоит сейчас во дворе?

    Я выглянула в окно и засияла от радости. Адольф стоял там, чуть в стороне от прочих родителей. Ждал, когда я выйду из школы, чтобы отвести меня домой.

    – Да, – сказала я учительнице, – это он.

    – Кто твой отец, Лиза? – опять спросила она.

    – Мой отец – Адольф Гитлер, – ответила я.

    – Адольф Гитлер? – Она как-то странно и очень некрасиво наморщила лоб. – Ты уверена?

    – Конечно я уверена. Мой отец – Адольф Гитлер, самый лучший человек на земле. Он столько всего хорошего сделал! Он любил свою родину. Он всю землю любил, всю планету. И сейчас тоже любит. Он верит в Бога, и у нас дома тоже было чудо с хлебом и рыбами, как в Библии.

    Она все смотрела на моего отца сквозь окно, и я не могла понять, что означало выражение ее лица. Потом она повернулась ко мне.

    – И ты его любишь?

    – Безумно. – Я произнесла это не задумываясь.

    – Как же велика потребность в любви, – проговорила учительница, – если человечек приучается обожать даже Адольфа Гитлера.

    * * *

    Гораздо позднее я узнала, что учительница имела серьезный разговор с Адольфом. Она назначила ему встречу, но не в своем кабинете и вообще не в школе, а в небольшой кафешке неподалеку от метро.

    – Надеюсь, Сергей Степанович, вы меня понимаете, – начала она, сердито глядя в чашку удивительно невкусного кофе. (Да и чашка небось была треснувшая и слегка подтекала на липкий стол.)

    Адольф удивленно смотрел на нее и молчал.

    – Я насчет того, как мы с вами встречаемся, – пояснила она.

    Адольф слегка пожал плечами. Обычно он предпочитал молчать, если женщина, с которой его вынуждали иметь дело, ему не нравилась. Ждал, пока она выскажется. И не всегда отвечал.

    – Ваше присутствие в школе, – сказала учительница, – вызывает много вопросов.

    Я так и представляю себе, как он смотрит на нее сейчас, – с косой челкой через бровь, не щурясь, ясными, внимательными глазами. У него очень красивый нос. Чрезвычайно чистые очертания. Редко когда встретишь такое.

    А учительница постоянно двигала носом. То расширяла ноздри, то морщила переносицу, то шмыгала. У нее был, по-моему, хронический насморк. Она, без сомнений, проигрывала Адольфу.