— Надо разобраться, почему…

— Известно, почему, — убежденно произнес Синегов. — Моральная неустойчивость. Недовоспитан.

— Все это так, — задумчиво проговорил Валентин, — меры, действительно, приняты все, но ведь раньше он не пил. Раньше-то он был морально устойчив. Воспитан. Передовым человеком был. И вдруг стал пьяницей. Не понимаю.

— Я ведь не доктор, товарищ корреспондент, — недовольно ответил Синегов, озабоченно просматривая бумаги. — Некогда мне, понимаете, с пьяницами возиться. Поважнее дела есть. Не верите, что ли, мне?

— Я вам верю, но на вопрос вы не ответили.

— А что с ним нянчиться? У нас хороших людей полно. О них пишите.

— Но ведь и Кошелев был хорошим человеком. Что с ним случилось?

Синегов посмотрел на Валентина с явной неприязнью и наставительно проговорил:

— Вот был тут ваш товарищ. Рогов, кажется. Быстренько разобрался. А вы копаетесь.

Не привыкший доверять первым впечатлениям, Валентин не спешил делать выводов. Синегова он понял сразу. Судя по всему, работник он неважный, но с комсомольских вожаков спрашивают так много, особенно бумаг, что не мудрено — еще в молодые годы они черствеют.

Валентин обошел почти все отделы шахтоуправления. Начальник шахты возмущенно сказал: «Выгнать придется». Главный инженер настоятельно советовал: «Пишите, пишите и обязательно фельетон». Председатель шахткома поморщился: «Пьяница и дебошир».

Все эти люди по-своему были правы. Но никто из них не знал да и не интересовался, почему Василий Кошелев стал пьяницей.

Жил Василий в двухэтажном восьмиквартирном доме. В большой комнате стояла кровать, стол, два стула.

Валентин включил радиоприемник.

— Молчит, — зло сказал Василий, — лампа перегорела.

— Купи новую.

— Попробуй у нас! Иди купи, а я посмотрю.

В углу лежал большой сверток ковровой дорожки.

— А это зачем? — невольно удивился Валентин.

— Да так, под пьяную руку купил, — ответил Василий, сидевший на смятой кровати.

«Спать не ложился, — отметил Валентин, — значит, волнуется». Он снял пальто, бросил на стул, так как вешалки в комнате не оказалось. Ему пришла в голову остроумная мысль. Он выкатил сверток на середину комнаты, смерил глазами площадь пола и предложил:

— Давай сделаем тебе ковер. Ножницы есть? Василий долго отказывался, но в конце концов согласился, пробормотав:

— Прилипчивый же ты.

Они разрезали дорожку на три части; она закрыла весь пол. Комната стала уютной. Василий недоуменно огляделся, прошелся по ковру, сел на кровать.

И тут Валентин совершил ошибку, исправить которую удалось не сразу. Решив, что он легко расшевелил Василия, что можно теперь обойтись без психологии, он сказал:

— Расскажи-ка, Вася, о себе. Все по порядку, с самого начала.

Будто кто-то ударил Василия по голове. Он пригнулся, и снова глаза его стали смотреть не на собеседника, а вбок, через плечо. Он огрызнулся:

— Чего рассказывать? Пью, и вся недолга. Не я один. Чего ко мне привязались? Затаскали по собраниям. Чего еще надо?

— Злиться не надо.

— А я не злюсь. Надоело все.

— Что надоело?

— Вся эта петрушка. Один я, что ли, пью? Насели на одного Кошелева. Раньше хвалили, аж стыдно было, а теперь лаются.