– Вы будете отрицать и то, что это труп вашей жены?

– Не вижу этому веских подтверждений.

– Вам показать еще раз протокол опознания, проведенного Тамарой Кулагиной?

– Не надо. Помню. Очень сомнительно. Очень,– повторил обвиняемый с нажимом.

– Хорошо… Напомню вам, что девятнадцатого июня прошлого года ваша жена сдала в пошив платье. Так?

– Платье?– переспросил Дунайский, настораживаясь.

– В артель Мосшвейсоюза. Помните?

– Да-да, припоминаю…

– Должны. Вы ведь забрали его сами.– Гольст сделал паузу, следя за реакцией Дунайского. Тот, кажется, несколько смутился.– Хотя мне не совсем понятно: у вас горе, три дня, как ушла жена, а вы думаете о каком-то платье.

– Я надеялся, что она скоро вернется. Хотел сделать ей приятное,– пробормотал Дунайский.– И пропасть могло, раз заказчик не является… Ну, и как память…

– Что-то я этой памяти, то есть платья, дома у вас не обнаружил,– заметил Гольст.

Дунайский молчал.

«Ищет, что ответить,– подумал следователь.– Ну-ка, попробуем нажать».

– Кстати, где оно? – продолжал Георгий Робертович.

– Не помню,– коротко ответил Дунайский.

– Вы же говорите – на память,– усмехнулся следователь.– Ладно, я вот к чему. Когда принимали заказ, сняли мерку. Вот, пожалуйста.– Гольст положил перед Дунайским запись закройщика.– А вот обмер частей трупа.– Следователь положил рядом акт осмотра трупа, где были подчеркнуты объем бюста, бедер и талии.– Как видите, полное совпадение.

– Случайность. Сколько женщин с одинаковым бюстом и бедрами…

– Хорошо. А размер головы? Нина носила, насколько вам известно, шляпки пятьдесят четвертого размера. Размер головы трупа тоже пятьдесят четвертый… И еще. В свертке, найденном возле Болшевской коммуны, часть трупа была завернута в простыню. А в уголке на ней – буковка «Н»… В шкафу у вас найдено еще три таких же простыни с буквой «Н»… Прошу ознакомиться с заключением экспертизы, которая утверждает, что буквы вышиты одними и теми же нитками…

– Не надо! – не выдержал Дунайский.– Не надо! – выкрикнул он, задыхаясь.– Допустим, это труп Нины. Я повторяю – допустим… Но при чем здесь я? Что вы меня терзаете? Меня, человека, и так уже истерзанного горем! Что вы пытаетесь доказать мне?

– То, что убийство жены – дело ваших рук,– спокойно сказал Гольст.

– Доказательства! – крикнул Дунайский.– Прошу выложить мне неопровержимые доказательства! – Он снова, как и тогда в кабинете следователя, весь побагровел, слова вылетали изо рта вместе со слюной.

– Ваш профессиональный опыт… Труп расчленен патологоанатомом, как утверждают эксперты.

Георгий Робертович вдруг почувствовал, что одного этого недостаточно. И пожалел, что у него нет на руках заключения об исследовании пятен в комнате Дунайского.

– Но почему именно я? Почему! В Москве вон сколько патологоанатомов! Сотни! А разве обязательно патологоанатомом? Хирург тоже мог… Взять хотя бы того же Борина…

Борин оставался пока не до конца проверен. И поэтому Гольст решил эту линию сейчас не трогать, а пойти по другому пути. По тому, что он знал наверняка.

– Валериан Ипатьевич,– спросил следователь,– а для чего вы полы покрасили? И сменили обивку на креслах и кушетке?

Дунайский внимательно посмотрел на Гольста и неожиданно спокойно произнес:

– Странные вопросы вас интересуют, гражданин следователь… Полы, обивка… Может быть, вам еще объяснить, почему я ем сосиски, а сардельки терпеть не могу? – Он покачал головой и ехидно усмехнулся.