В тот же день, рано утром, Эдвард Смоллвуд сидел на берегу пеки и удил рыбу. Это был высокий, нервный, рано начавший лысеть человек. Ему было уже тридцать пять, но он все еще жил с родителями. Деспотичный отец расшатывал его нервную систему. Смоллвуд‑старший всегда был принципиален и отличался консервативностью взглядов. Он не скрывал презрения к этой размазне, своему отпрыску, в то время как миссис Смоллвуд души не чаяла в своем драгоценном мальчике и хоть не совсем разумно, но от всего сердца старалась защитить ребенка от жизненных невзгод и отцовских нагоняев. Тем не менее оба родителя, каждый по‑своему, любили своего долговязого, сутулого мальчика, и каждый портил его на свой лад. Они заранее в подробностях спланировали жизненный путь Эдварда, так что малейший проблеск инициативы, любой намек на импульсивность были уничтожены в зародыше. Уничтожены безо всякого злого умысла, просто чтобы защитить ребенка, для его же пользы. Родители прекрасно справились со своей задачей. В шестнадцать лет Эдварда отправили на его первую и единственную работу. Юного Смоллвуда устроили на службу в банк, управляющим которого был старый друг семьи. Работа надежная и респектабельная. Сейчас Эдвард был помощником управляющего, но это назначение он получил лишь благодаря усидчивости, а не способностям. Иногда ему предлагали перевестись в другой город, но Смоллвуду не хотелось покидать милый оживленный Рингвуд, расположенный неподалеку от Нью‑Фореста, да и родители не отпустили бы его. Управляющий банка скончался два года назад. Эдварду даже не предложили занять его место. Сам он не очень огорчился, ему и в голову не приходило, что он может рассчитывать на эту вакансию, но отец был вне себя от ярости.

Прежде Эдвард ни к кому не испытывал ненависти. Конечно, кого‑то он не любил, кого‑то явно боялся, но ненавидеть… Однако Норман Саймз, новый управляющий банка, раздражал его, как никто прежде. Казалось, этот человек создан только для того, чтобы отравлять жизнь Эдварду Смоллвуду, и если это удавалось – день прожит не зря. Как‑то раз Эдвард намекнул об этом родителям, но отец разворчался, мать сочувственно раскудахталась. Жалобы прекратились раз навсегда. Итак, он нес свой крест в одиночку, чувствуя себя несчастным, как в школьные годы. Ах как радуются сослуживцы его смущению перед шефом. Но это еще полбеды. Саймзу как будто доставляет удовольствие публично унижать своего помощника, словно от язвительных замечаний по адресу Смоллвуда рос престиж начальника. Эдвард вздохнул при мысли о предстоящих неприятностях. Может быть, если очень повезет, Саймз уедет на встречу с местными бизнесменами, и Смоллвуд не попадется ему на глаза.

Эдвард отбросил одеяло и начал ощупью искать очки, лежащие где‑то на ночном столике. Он выругался с досадой, опрокинув принесенную миссис Смоллвуд чашку жидкого чая. Весь день уже был испорчен помешавшим рыбачить туманом. Эдвард облюбовал уголок на берегу Эйвона и дважды в неделю ездил туда ловить рыбу. Даже родители одобряли это его увлечение. Доктор утверждал, что свежий утренний воздух избавит Смоллвуда от хронического насморка и он перестанет целыми днями хлюпать носом. От насморка Эдвард так и не исцелился, но было так приятно в тишине и одиночестве посидеть на берегу реки, да и заботы надвигающегося дня не так удручали. Эдвард редко закидывал удочку: жаль было вытаскивать рыбу из родной стихии, но в угоду отцу, которого всерьез интересовали рыболовные успехи сына, приходилось, как это ни жаль, выуживать время от времени рыбу‑другую.

Сегодня Смоллвуд был так занят своими мыслями, что заметил туман, только когда уже не смог разглядеть леску удочки. Он испугался, собрал рыболовные снасти и термос и направился к шоссе. Добрых десять минут ему пришлось плутать в тумане, натыкаясь на деревья и путаясь в кустах. Наконец Эдвард вышел на дорогу; к счастью, на шоссе тумана не было, вовсю сияло солнце. Миссис Смоллвуд, как всегда, раскудахталась и уложила сыночка поспать часок перед началом рабочего дня.