Я ожидал, что он проводит меня в библиотеку — и решил не признаваться, что уже был там, — покажет мне архив Вейна и оставит меня одного заниматься моей работой. Вместо этого он предложил — перемещаясь по комнате, бросаясь стрелой к окну, пританцовывая вокруг меня, — чтобы мы отправились осматривать школу.

— Утро такое хорошее, воздух прозрачен как стеклышко — к чему сидеть в духоте? Для этого еще будет много времени.

Я с удовольствием согласился, радуясь возможности прояснить голову и зрение, да и к тому же меня, словно школьника, неудержимо тянуло выйти на снег.

Пока мы прогуливались, я поближе пригляделся к доктору Дансеру. Он смотрел на мир радостно и заинтересованно, как ребенок, — лицо пожилого младенца, и я мог только гадать о том, каков его истинный возраст. Впрочем, сколько бы ему ни было лет, он оказался прекрасным компаньоном, полным сил и энергии, который без устали взбегал по лестницам, распахивал двери, пересекал дворы и спортивные площадки, показывая мне классные комнаты, спальни, чертежные классы, гимнастический и актовый залы, столовую, еще одну библиотеку, более обыденную, все кабинеты огромной школы, — все то, чего я никогда прежде не видел.

И все это время он говорил, он обладал неистощимым запасом историй, анекдотов, легенд, любопытных фактов, связанных с этим местом, которое явно было его жизнью, его хобби, его домом, источником безграничного энтузиазма. Меня принимали как желанного гостя, развлекали, удивляли, мне рассказывали много интересного, но более всего меня поражала энергия этого маленького человечка.

Наконец мы пересекли самую дальнюю спортивную площадку, миновали калитку и вышли на тропинку вдоль Темзы. Дансер показывал направо и налево.

— Лодочный сарай. Плотина. Вы занимаетесь греблей?

— Нет-нет.

— А каким-нибудь видом спорта?

— Нет. Я играл в крикет и в футбол в миссионерской школе много лет назад. А с тех пор — ничего.

Мы стояли, глядя на реку и на изящный деревянный мостик, перекинутый к противоположному берегу.

— Если станет совсем холодно, река замерзнет, — возбужденно сказал он, — и на Рождество можно будет кататься на коньках.

Голые ветви плакучих ив и торчащие острия высокой травы и тростника покрылись льдом и сделались жесткими от мороза. Было безветренно, ничто не нарушало тишину, кроме гула воды, стекающей с плотины, да писка и щебета кружившей у берега стайки лысух и шотландских куропаток.

— Это, — тихо проговорил я, — самое прекрасное место. Оно совершенно и безукоризненно. — Я много путешествовал и повидал множество экзотических достопримечательностей, но красота этого места поразила меня до глубины души. — Мост особенно прекрасен — его изгиб, изысканность арки…

— Ах — мост с привидениями!

— Мост…

Он усмехнулся и словно бы сделал легкое танцевальное движение в мою сторону.

— У нас в Элтоне есть два призрака — совершенно дружелюбная и безобидная парочка. Тень человека в сером, который в сумерках переходит через этот мост, и слуга, появляющийся у стола в Зале школяров. Хотя, похоже, последнее время ни одного из них не видели. Может быть, вам повезет!

Мы двинулись дальше и поднялись на мост. Деревянные доски от мороза сделались скользкими, и я упал бы, если б Дансер не подхватил меня за руку. Затем, перегнувшись через перила и глядя на сверкающую поверхность воды, я тихо сказал:

— Неужели здесь, в таком древнем месте, нет больше ни одного призрака?

— Ни единого.