— Да.

— Это все заботы из-за Киттискара. Если бы я знала, что скажет Мейторн, как будет развиваться беседа…

— Еще всего неделю назад я отчаянно желал — жаждал — любой крошки информации. Я стремился узнать свое прошлое — мою историю — если только отвлечься от всех мыслей о Конраде Вейне и его черной магии. Рядом со мной на тумбочке лежит молитвенник. Я смотрю на него каждую ночь перед сном. Все же теперь у меня есть что-то реальное, за что я могу ухватиться…

— Вам страшно?

— Страшно? Но почему? Чего я должен бояться?

— Вы не узнаете, если…

— Если не поеду туда. Лично не выясню это. Вы правы, конечно.

Я наклонился погладить кошку Мисси, которая сидела на коврике, щурясь на огонь.

— Это правда, — жалобно сказал я. — Мне здесь стало уютно, и, возможно, я злоупотребил вашей добротой. Я приехал на Рождество, на день — самое большее на два, а пробыл здесь почти месяц.

— Потому что вы нуждались в нас. Вы были одиноки, бездомны, лишены корней в этой стране, новой и чужой для вас. А потом вы заболели. Как мы могли отпустить вас куда-то в таком состоянии? — Она улыбнулась. — А кроме того, вы были хорошей компанией двум старым занудам. Мы здесь все перетрясли, мы устроили все по-своему, пусть с не с очень большим комфортом, но по крайней мере мы можем разделить его с друзьями, когда нам это доставляет удовольствие.

— Тем не менее…

— Подождите еще немного — пока не закончится зима и не начнется весна. Это совсем недолго. Но в конце января на севере еще холодно, и вам не следует подвергать себя тяготам такого путешествия. Поезжайте в Лондон, если вас что-то сейчас беспокоит, и навестите нас снова на несколько дней, прежде чем отправитесь в путь. Вам будут рады здесь в любое время. Но все же — подождите пару недель.

Я с благодарностью согласился и сказал, что останусь в Пайре еще на несколько дней, пока моя работа не пойдет полным ходом и я не почувствую себя окончательно выздоровевшим — ведь я все еще ужасно уставал к концу прогулки, а после обеда вынужден был следить за собой, чтобы не заснуть прямо на стуле.

Потом мы играли в пикет, любезно подтрунивая друг над другом, пока автомобиль не привез с железнодорожной станции сэра Лайонела после дня, проведенного в Лондоне.

Когда на следующее утро я шел к своему столу в библиотеке, то намеревался добавить еще несколько страниц к африканскому дневнику. Я написал, как мне казалось, неплохое начало, воспоминания о былом нахлынули на меня, и мне было радостно и приятно, что я способен воссоздать образы моего опекуна, наших соседей, слуг, которых я так хорошо знал, мест, в которых я провел свое детство и которые любил.

Но когда я коснулся пером бумаги, то начал писать не о днях, проведенных под небом северной Кении. Словно под воздействием некоей внешней силы я стал писать письмо.

Моя фамилия, как вы увидите ниже, — та же, что и у вас. У меня есть молитвенник, подаренный мне в детстве, как следует из дарственной надписи, в Киттискар-Холле. Не знаю, являемся ли мы родственниками, но это кажется наиболее вероятным. Недавно я возвратился после долгих лет, проведенных за границей с раннего детства, сначала на попечении опекуна, а после его смерти, около двадцати лет назад, в одиночестве. Теперь я вернулся в Англию, которую покинул в пятилетнем возрасте, и в настоящее время нахожусь у друзей, куда мне пересылают всю корреспонденцию.