— Подожди! — крикнул я. — Подожди там.

Но он не послушался. Он отвернулся — медленно и печально, склонив голову. Он был дальше, чем мне казалось, и мне пришлось преодолеть лужайку и наполовину обогнуть озеро. Поворачивая, тропинка спускалась вниз. Я почти бежал по ней, и собака следовала за мной по пятам.

Когда тропинка снова пошла вверх, ни впереди, ни между деревьями, ни во всем простиравшемся вдаль парке, никого не было. Мальчик исчез.

Фенни бегала кругами, сначала вынюхивая землю, потом, подняв нос, принюхивалась к чему-то в воздухе, и, наконец, вернулась ко мне, тихонько поскуливая.

Немного погодя я повернул обратно. Я несколько раз поднимал с земли палочки и бросал Фенни, поощряя ее следовать за мной. Но прошло еще какое-то время, прежде чем она сдалась и покинула то место возле озера, где стоял мальчик. Я не хотел говорить о случившемся, да и говорить было не с кем. Пайр был пуст, не считая прислуги, находившейся в другой части дома. Леди Куинсбридж поехала в Лондон, чтобы пойти на обед вместе с мужем, и автомобиль должен был привезти их обратно не раньше завтрашнего утра.

Войдя в дом, я направился в библиотеку и попытался сосредоточиться на работе, но не мог перестать думать о мальчике; его бледное личико и оборванный вид, его выражение отчаянной мольбы стояло у меня перед глазами, так что довольно скоро я сдался и сидел, размышляя о нем, мысленно спрашивая его: «Кто ты? Откуда ты пришел? О чем ты меня просишь?»

Но я знал, кто он, знал это с тех пор, как побывал в Элтоне.

Изморось окутывала сад, воздух был серебристо-серым, и я простоял какое-то время у окна, печально глядя наружу, почти ожидая — даже почти надеясь — снова увидеть его. Он не пугал меня, кем бы — или чем бы — он ни был; он меня озадачивал, он бросил вызов моему чувству реальности, заставил меня усомниться во всем, что я видел вокруг. Прежде всего, я не понимал, как он мог быть с виду настолько телесным, настолько там, если его не было. Я знал, что Виола Куинсбридж, с ее ясновидением, осведомлена о незримых вещах, о зле, опасности и угрозах, и знал, что она сразу уловит мое душевное смятение и заставит рассказать о мальчике. Я чувствовал себя здесь огражденным от всех странных явлений; до сих пор Пайр был полностью дружелюбным и спокойным домом. Теперь все изменилось.

В тот день я заснул в своей комнате на несколько часов, голова у меня болела, конечности отяжелели так, словно какая-то часть моей болезни все еще витала поблизости и вновь лишала меня сил. Но проснулся я несколько освеженный и, попросив после скромного обеда растопить в библиотеке камин, устроился за столом.

Сначала мне работалось хорошо, я полностью погрузился в подробный отчет о путешествии, которое совершил со своим опекуном в Кении, в самое сердце территории, населенной туземцами, когда мне было около четырнадцати лет, — путешествии, которое взволновало меня и впервые пробудило во мне жажду исследований, желание отправиться в самые далекие и первозданные края. Это было замечательное время, люди — дружелюбные, радушные и все же абсолютно чуждые; дивные места, особенно на рассвете, которые я, закрыв глаза, мог вживе увидеть перед собой, услышать крики зверей из буша и пение диких птиц.

Я писал, пока у меня не заболело запястье, и я не был вынужден отложить перо.

Тяга в дымоходе здесь всегда была плохой, и огонь в камине едва теплился и неприятно дымил, но холод, который я ощутил вокруг, был связан не только с этим. Температура понизилась, и воздух казался густым, влажным и спертым. И с изменением воздуха я почувствовал нечто еще — чье-то присутствие в комнате. За мной наблюдали с ненавистью, глазами врага. Это наводило ужас, как той ночью в большой библиотеке Элтона. Здесь не было галереи, и никто не сумел бы укрыться за рядами книжных шкафов, здесь я мог обвести взглядом комнату и увидеть всё: книги по стенам, стол, стулья, обшитый дубовыми панелями каменный камин, портрет какого-то предка с пронзительным взглядом, с двойным подбородком, в руке он держал хлыст с поднятой на взмахе рукоятью — единственная отталкивающая картина в доме, и почему-то мне пришло в голову, что эта холодная, враждебная комната — очень подходящее для него место.