Изменить размер шрифта - +
Свет Карен смешивался со светом Гарри, они были свиты в одно целое, как и их тела, и его свет был лишь немного менее красным, чем ее.

– Наши линии жизни, – объяснил он. – Они бегут в наше будущее. – И процитировал Фаэтора: – Они бегут быстрее, чем жизнь!

– Мы вместе спешим в будущее, – ответила она, вся дрожа, полная впечатления от увиденного и от толчков Гарри, взрывающегося внутри нее. И, немного помедлив, спросила: – А голубые?

– Голубые – это Странники, – сказал он ей. – Жизни обычных людей.

– Горящие красным линии могут принадлежать только Вамфири! Тем, кто выжил в Ледниках. А зеленые – это, должно быть, троги. Я... никогда не видела таких красок, такого света! Даже самое яркое северное сияние над Ледниками никогда не было таким ярким, как этот свет.

Гарри сжал в ладонях ее груди и снова вошел в нее, и она почувствовала, как его семя орошает стенки ее лона, и вся содрогнулась под его напором.

– Твой сок прохладен, как струи водопада.

– Нет, он горячий. Но кажется прохладным по сравнению с твоим сосудом; он пышет жаром, словно вулкан. На самом деле мы оба холодны, Гарри. Оба, – простонала она.

– Мы Вамфири, – ответил тот, – но мы смертны. Мы никогда не умрем, как “умирают” люди, укушенные вампиром, и спят до тех пор, пока не восстанут из могилы. Я должен быть холодным – должен вожделеть, как Вамфир, обладать неуемным желанием жить, чтобы набраться грязного чувственного опыта, но не должен при этом сдаваться на милость своей твари.

– Может быть, у тебя так, – кивнула Карен, – потому, что ты стал Вамфиром совсем недавно. Но... может быть, ты и прав. Все это совсем не так, как я представляла себе. Конечно, Старые Вамфири были лжецами, может быть, они и об этом тоже лгали? Они говорили, что неспособны любить. Так ли это? Может, они просто не хотели признаться? Неужели любить – это проявление слабости, Гарри? Неужели быть холодным и не любить – это признак силы?

Они сплавились в одно целое...

– Мы холодны? – прогремел его голос. – Ладно. Если мы так холодны, почему же наша кровь такая горячая? Нет, я думаю, что и то, и другое верно. Самая последняя и самая наглая ложь Вамфири – это что они не умели любить. Еще как умели, но боялись это показать.

Да, все становилось на места. Вамфири всегда были способны на темные чувства, на желания и деяния за пределами человеческих возможностей; но теперь, в этом непостижимом пространстве, он и Карен открыли в себе искренние, сильные чувства. Это можно было назвать экстазом. Какой бы необычной и странной ни была их любовь, они любили по‑настоящему. Они горели страстью друг к другу, это так, но была ли когда‑нибудь любовная связь между мужчиной и женщиной без страсти ?

Как слитая воедино масса, как то существо из легенд, которое было потом разделено на две половинки, мужскую и женскую, они слились в буквальном смысле этого слова. Они спешили в потоке времени в будущее. И вдруг!

Вспышка света... золотое пламя, чудовищное, словно взрыв, всепоглощающее! Сначала Гарри показалось, что это просто странное следствие их занятий любовью. Нет, тут было нечто большее. Этот странный звон, который сам по себе не являлся звуком, а был лишь реакцией мозга на трехмерное перемещение в вечно бегущем потоке времени, внезапно кончился взвизгом, словно лопнула струна! Некроскоп резко остановился. Разъединившись, но все еще касаясь друг друга, они вращались вокруг общей оси, а время бежало и бежало. И Карен, еще ослепленная этим – светом, вцепилась острыми когтями в плечи Гарри и выдохнула:

– Что это было?

Но даже Гарри Киф, некроскоп, даже он не смог ответить. Когда его глаза понемногу привыкли к золотому сиянию, а разум к обжигающей вспышке, он посмотрел назад, чтобы получше рассмотреть, что это было: как будто он заглянул в самую сердцевину взорвавшейся голубой звезды, утратившей химическое равновесие из‑за нехватки красного и зеленого цвета.

Быстрый переход