|
.. Моцарт - гений, провозвестник, он первый придал оркестру индивидуальность... Но они существуют в нашем сознании только потому, что благодаря им пришел Бетховен... Да, Бетховен - мощь, сила и светлая скорбь, Микеланджело, гробница Медичи! Какая героическая логика! Он потрясает ум, и все композиторы, творившие после него, отталкивались от его хоровой симфонии... Вот в чем его величие! Устав дожидаться, слуга, волоча ноги, принялся лениво гасить газовые рожки. Тоска охватила пустой зал, загрязненный плевками и папиросными окурками, провонявший пролитым алкоголем. С уснувшего бульвара доносились всхлипывания пьяницы. Ганьер, как бы уйдя куда-то далеко, продолжал бросать отрывочные мысли: - Вебер - это романтический пейзаж, баллада мертвецов среди плакучих ив и дубов, простирающих свои ветви. Шуберт под стать ему, у него бледная луна на берегу серебристых озер... А вот у Россини чудесный дар свыше, он так весел, так натурален, совсем не заботится о средствах выражения, смеется над мнением света, хотя он и не мой избранник, о нет! Конечно, нет! Но как изумительно богатство его выдумки, какие необычайные эффекты он извлекает из сочетания голосов и из насыщенного повторения одной и той же темы... И вот эти трое приводят к Мейерберу, ловкому мастеру, который все использовал, введя после Вебера симфонию в оперу, придав драматическое выражение наивной форме Россини. Какое великолепное у него дыхание, феодальная торжественность, воинственный мистицизм, ужас фантастических легенд, крик страсти, пронизывающий историю! А какие находки: инструментовка, драматический речитатив под аккомпанемент симфонического оркестра, основная типическая тема, на которой построено все произведение... Вот это человек! Да, это человек! - Господа, - сказал слуга, - я закрываю. Ганьер даже не обернулся, тогда слуга пошел к спящему рантье и стал его будить: - Сударь, я закрываю. Запоздалый посетитель, дрожа, поднялся и начал шарить в темноте, отыскивая свою трость; слуга поднял ее, подал ему, и тот ушел. - Берлиоз пронизал свое искусство литературой. Он музыкальный иллюстратор Шекспира, Вергилия и Гете. Но какой художник! Делакруа музыки. Его звуки пламенеют в острой противоположности тонов, и при всем этом он слегка помешан на романтизме, религиозность увлекает его ввысь, к заоблачным экстазам. Его оперы плохо построены, но в отдельных кусках он потрясает... Иногда он злоупотребляет оркестром, насилует его, доведя до- предела инструментовку, каждый инструмент становится для него живым существом. Вот что он сказал о кларнете: "Кларнеты - обожаемые женщины". От этого определения у меня мурашки бегают по коже... А Шопен - денди, замкнувшийся в байронизме, возвышенный поэт неврозов! Мендельсон - безукоризненный чеканщик, Шекспир а бальных туфельках, его романсы без слов - это драгоценности для умных женщин!. |
