- Ну, а как "Купальщица" продвигается? - спросил Клод.
- Если бы не этот чертовский холод, она давно была бы закончена, -
ответил скульптор. - Сейчас я тебе покажу.
Убедившись, что печка разгорелась, скульптор поднялся. Посредине
мастерской, на постаменте, сделанном из упаковочного ящика, перевернутого
вверх дном, возвышалась статуя, запеленутая в старые тряпки, которые
окутывали ее как бы белым саваном и так замерзли, что ломались на складках.
Статуя эта была воплощением давнишней мечты Магудо, которую он долго не мог
осуществить из-за недостатка денег; он создавал все новые и новые варианты,
которые долгие годы валялись у него в мастерской. Он был не в состоянии
ждать дольше и упрямо сам смастерил арматуру из палок, на которые насаживают
метлы, даже не скрепив их железом, - надеясь, что дерево выдержит. Время от
времени он гнул статую, чтобы убедиться, крепко ли она держится: до сих пор
все было в порядке.
- Проклятье! - выругался Магудо. - Ей совершенно необходимо тепло. Все
примерзло, настоящий панцирь.
Тряпки рвались под его пальцами, разлетались ледяными осколками.
Пришлось подождать, пока они несколько оттают; с величайшей осторожностью он
принялся распеленывать статую, сперва голову, потом грудь, потом бедра, вне
себя от счастья, что она не повреждена, радуясь, как любовник, наготе этой
обожаемой им женщины.
- Какова? Что скажешь?
Клод, который раньше видел статую только в наброске, наклонил голову,
чтобы не отвечать тотчас же. Черт побери, молодчага Магудо, помимо воли,
перешел к гармонии, да, его грубые руки резчика по камню умели создавать
прекрасные вещи! После колоссальной "Сборщицы винограда" скульптор, сам того
не замечая, все уменьшал пропорции своих творений, но необузданный
темперамент оставался прежним, хотя и смягчался нежностью, заволакивавшей
его глаза. Исполинские груди становились девственными, бедра удлинялись,
принимая изящную форму, истинная природа пробивалась сквозь преувеличения
художника. Все еще несколько громоздкая, его "Купальщица" была полна
очарования, плечи ее как бы передернулись от холода, сжатые руки
приподнимали грудь, прелестную грудь, созревшую в воображении художника
среди отчаянной нищеты, в неудовлетворенных мечтах о женщине; поневоле
целомудренный, он создал чувственное творение, которое смущало его покой.
- Так, значит, тебе не нравится? - сердито переспросил скульптор.
- Нет, что ты, напротив... Я нахожу, что ты сделал правильно, внеся эти
смягчения, ведь ты именно так чувствуешь. Она будет иметь успех. Я убежден,
что публике понравится.
Магудо, которого такая похвала раньше возмутила бы, казалось, был
обрадован. Он объяснил, что намеревается покорить публику, не отрекаясь от
своих убеждений.
- Ах, черт побери, до чего же я доволен, что ты одобрил меня, ведь я бы
уничтожил ее, если бы ты сказал, клянусь тебе!. |