|
Неподвижные, широко открытые глаза сына как будто держали его в своей власти. Сначала он сопротивлялся, но мало-помалу смутная идея становилась отчетливой, превратилась в навязчивую. Наконец он уступил ей, побежал за небольшим холстом, начал делать набросок с мертвого ребенка. В первые минуты слезы мешали ему видеть, заволакивая туманом все окружающее. Он продолжал вытирать их, упрямо водя дрожащей кистью. Но вскоре работа осушила его ресницы, укрепила руку; и уже не было перед ним похолодевшего сына, была только модель, сюжет, необычность которого увлекла его. Очертания несоразмерно большой головы, восковой тон лица, зияющие пустые глазницы - все это будоражило его, сжигало пламенем. Удовлетворенный, он откидывался назад, улыбаясь своему произведению. Когда Кристина поднялась, она застала его за этой работой. Разразившись новым потоком слез, она только сказала: - Теперь можешь его писать! Он больше не шевельнется! В течение пяти часов Клод работал. Когда же, через день, после похорон, Сандоз привел художника с кладбища домой и увидел его небольшое полотно, он задрожал от жалости и восхищения. Это была одна из удачных картин прежнего Клода - шедевр чистоты и мощи, - но в ней чувствовалась безмерная печаль, конец всему, словно вся жизнь угасла со смертью этого ребенка. Однако рассыпавшийся в похвалах Сандоз был потрясен, когда Клод сказал: - Тебе нравится? Правда? Ну, я, пожалуй, так и сделаю. Раз моя большая картина не готова, я пошлю в Салон эту! X Клод отнес свою картину "Мертвый ребенок" во Дворец Промышленности, а утром, бродя подле парка Монсо, он встретился с Фажеролем. - Как?! Ты ли это, дружище? - сердечно воскликнул Фажероль. - Что у тебя слышно? Что поделываешь? Тебя совсем не видно в последнее время. Когда же художник, переполненный мыслями о своей картине, рассказал, что послал ее в Салон, Фажероль заметил: - Ах, ты уже послал! Ну, так я помогу тебе протащить ее! Ты ведь знаешь: я кандидат в члены жюри в этом году. И в самом деле, постоянный ропот и недовольство среди (художников из-за многих начатых и не доведенных до конца реформ побудили администрацию предоставить авторам картин, посланных на выставку, право самим избирать членов жюри; это решение взбудоражило мирок художников и скульпторов. Их охватила настоящая предвыборная лихорадка: в ход пошли интриги, честолюбие, кружковщина - вся позорная и грязная кухня, которая бесчестит политику. - Едем со мной, - продолжал Фажероль. - Я хочу, чтобы ты повидал мое жилище, мой особняк, ведь ты так ко мне и не наведался, хоть и обещал не раз... Это совсем недалеко отсюда, на проспекте Вилье. Клод, которого он игриво взял под руку, был вынужден за ним последовать. Он поддался соблазну: мысль, что бывший товарищ может заставить принять его картину в Салон, и смущала и искушала его. |
